Смех баньши

— Попридержи коней, — сказал Олаф. — Предлагаю выяснить это вместе, чтобы кому-то из нас не скормили потом невзначай сердце друга, или еще какой-нибудь жизненно-важный орган. Замену ключа я уже подготовил. Из общей связки оригинал, конечно, пропал, и сегодня мне пришлось возиться с куском проволоки. Сперва я вам все это покажу, а там решим, что с этим делать. Если честно, то я грешу на Мельваса и его компанию. Но пока ума не приложу, как объяснить всем доходчиво, что так делать не надо. Ну что, двинемся, пока не стемнело?

Мы прихватили пару масляных ламп и отправились в подземелье. Со ступеней слегка осыпалась каменная крошка. Мрачноватое местечко, не всякий сюда спустится ради развлечения, рискуя повредить себе все кости на полуразрушенной лестнице. Олаф отпер нужную дверь и толкнул ее внутрь помещения. Мы все невольно потянули носом — из образовавшегося проема потянуло странным душком.

— Я туда не пойду, — пробормотал Гамлет. — Черт его знает, чем мы там надышимся…

— Ерунда, — сказал Олаф. — Тут уже был этот запах, когда я приходил сюда в первый раз, и ничего пока не стряслось. Теперь он еще и слабее.

Bruiden, как назвал это место Олаф, на самом деле означает пиршественный зал, но также и зал для торжественных жертвоприношений, совершаемых обычно в пышности, без особенной тайны, по протоколу, и далеко не всегда их можно было назвать общественно-опасными деяниями. Возможно, и тут все было не так скверно, как решил Олаф.

Вдоль стен в комнате стояло несколько небрежно сколоченных скамеек, пара-другая козел и доски, служившие складными столами. В нише в глубине рассыпались пропитанные быстро проникающей здесь, в подземелье, сыростью, угли и зола. Стены ниши были закопчены, а вверху ее была отдушина, каким-то образом неплохо справлявшаяся с ролью дымохода, иначе при таком-то количестве оставшейся золы неведомые бражники угорели бы здесь насмерть. Посреди комнаты появились откуда-то несколько крупных камней с просверленными кое-где отверстиями. Поверхность была залита засохшей бурой и липкой субстанцией. С четырех углов круглыми отрешенными глазами на это нагромождение камней взирали вырезанные из дерева со своеобразной удивительной эстетикой небольшие, по пояс человеку, потемневшие и потрескавшиеся от времени божки. Их выпуклые рты также были любезно смазаны той же бурой субстанцией… да ладно, кто из нас сомневается в том, что это была кровь? Другой вопрос — чья. Может быть, всего лишь козья.

— Любопытно, конечно, — сказал я. — Но мы не можем быть уверены, что это было человеческое жертвоприношение.

— Впрямую — нет, — сказал Фризиан. — А ты можешь представить себе что-нибудь другое, что могло тут произойти?

Я пожал плечами, оглядываясь. В остальном все было аккуратно и чисто. Никаких вам брошенных на виду останков. Даже в золе.

— Полагаю, не следует забывать об объективности.

— А это расположение камней и отверстий, чтобы привязать жертву? — продолжал Фризиан. — Чисто анатомически…

Олаф еле сдерживал коварную ухмылку.

— Кажется, в прошлый раз я смахнул изображение в том углу, — заявил он с озабоченной невинностью. — Оно стояло не так. Эрик, сдвинь-ка его немного влево.

— Этого? — спросил я, кладя руку божеству на голову.

— Ага, приподними его, он легкий.

Я подозрительно посмотрел на его ухмылку.

— И что я увижу?

— Только то, что увидел я.

— Ну ладно, ладно. — Я приподнял божка, который действительно оказался легким, так как значительная часть его внутри была выдолблена. И мы увидели то, что помещалось в полости, не под стопами, а прямо в стопах идола. Коричневый сморщенный кожаный мячик с еще сохранившимися волосами.

Я меланхолично поставил божка на место.

— Не волнуйся, — сказал Олаф. — Голова немного прокопчена, и сразу не пропадет.

— А что под остальными? — спросил Фризиан.

— Сердце, печень и еще кое-что. Все слегка обработанное.

— Весело тебе было, наверное, исследовать все это в одиночку, — предположил я.

— Не найдя ключа, я уже предполагал, что пахнет чем-то жареным. Или копченым. Так что бы нам с этим сделать? Есть какие-то идеи?

— Римляне знали бы, что делать, — задумчиво проговорил Фризиан. — В свое время они друидов практически уничтожили. Свои-то жертвоприношения Марсу в Колизее они называли игрищами. Неприкрытая же религиозность в этом вопросе почиталась за непристойность.

— Ну да, — протянул я. — А друидизм у нас как раз переживает ренессанс. Одни пытаются возродить его в самом мрачном виде, быть может, более мрачном, чем это было на самом деле, другие — развить, как Бран из «школы Мерлина». Но может, сперва стоит хотя бы сделать предупреждение?

— Разумеется, — вкрадчиво промолвил Фризиан. — Кто как не друиды сделали тебя королем?

Я было возмутился, но глянул на его хитрую физиономию и рассмеялся. Он просто развлекался со своими обычными мелкими подколками.

— Да, разумеется, помимо всего прочего. Кстати, никто не слышал, чтобы у нас пропал кто-то из гостей?

— Никто ничего не заявлял, — сказал Олаф. — Но разве это что-то значит?

— Наверное, нет.