Леа смяла письмо, упавшее к ее ногам. Она чувствовала себя покинутой, одинокой. Нужно было, однако, что-то делать.
Две молодые женщины и ребенок провели на голубятне только две ночи. Утром, третьего дня Леа была разбужена голосом, который не узнала в полудреме.
— Малышка спит, как сурок!
— Отец! Какая радость снова видеть вас!
— Дядюшка Адриан!
— Моя спящая красавица!
Сжавшись под одеялом, Леа не отпускала руку своего дядюшки и смотрела на него счастливо и недоверчиво.
— Я думала, что не увижу тебя до конца войны…
— Конец уже близок.
— Когда ты приехал?
— Я приземлился сегодня ночью недалеко отсюда. Аристид ждал меня и рассказал, что случилось с Альбером и Мирей…
— Нужно что-то делать.
— Аристид и его люди займутся этим вместе с группой из Ла-Реоля. Сейчас нельзя сделать ничего.
— Я не перестаю думать, что их арестовали из-за нас, — сказала Камилла.
— Не думаю. Гестапо, арестовав некоторых борцов, нашло у них документы. Другие под пытками или угрозами сообщили имена. Когда я узнал в Лондоне имя молодого человека, пользовавшегося полным доверием Пуансо, я сразу испугался за вас и за Альбера с Мирей. Он давно знал, что Альбер участвует в Сопротивлении.
— Почему же он не проявил себя раньше?
— Здесь отразилась особенно отвратительная черта этого типа: ему хотелось в одиночку нанести решающий удар и преподнести своим хозяевам главных руководителей местных маки.
— Если это о нем известно, почему его не уничтожат?
Похудевшее лицо доминиканца, носившего теперь великолепные выкрашенные в черный цвет усы, делавшие его неузнаваемым, омрачилось. Леа заметила, что его тело резко напряглось. Бедный отец Адриан! Несмотря на войну, он оставался священником, для которого убить врага, даже предателя, значило нарушить первую заповедь Божью: не убий! О! Если бы она была мужчиной…
Камилла высказала эту мысль за нее.