Смех и грех Ивана-царевича

Я поднял большой фарфоровый чайник и торжественно понес его к столу. Кажется, Анфиса предпочитает не связываться с местным enfant terrible[7]. Некоторое время назад она, не стесняясь в выражениях, по полной программе отчитала мастера Валентина, и я понял: Фиса не из тех людей, что прячут свои чувства от окружающих, она вспыхивает фейерверком и весьма обидчива. Ну-ка вспомним, что послужило причиной взрыва ее эмоций в бывшей ванной Семена? Отнюдь не исковерканное имя Пятакова! Анфиса лишь рассмеялась, увидев над зеркалом «РОЬИГ», зато взбесилась при словах Валентина о несочетаемости цветов в ее санузле и эпитете «дура-баба». Но сейчас она сделала вид, будто не заметила заявления Ксении про мерзкие сырники. Я, грешным делом, напрягся, услышав досужие рассуждения девушки, навсегда застрявшей в подростковом возрасте. Подумал: сейчас тетка достойно ответит племяннице, а у меня нет под рукой огнетушителя, чтобы залить пеной двух дерущихся кошек. Но нет, Анфиса и бровью не повела. Она боится Ксюшу? Или в преддверии свадьбы не желает портить с ней отношения? Ведь та станет хозяйкой.

— Родя, как ты можешь жрать эту блевотину? — продолжала тем временем Ксюша.

— Это шпинат, — тихо ответил брат.

— Не, ну и че? — на одном дыхании выпалила сестра.

— Вкусно, — еле слышно сказал Родион.

— Дерьмо не деликатес, оно не может быть вкусным, — засмеялась Ксения. — Выплюнь.

— Не хочу.

— Хоть один раз прояви самостоятельность! — взлетела ракетой сестра. — Нельзя жрать все, что подсовывают. Разве ты Рич?

— Мой мальчик дерьмом не питается, — возмутилась Эмма Геннадиевна. — Он получает свежайшую, полезную пищу. Правда, милый?

— Конечно, мамочка, — машинально ответил Матвей Ильич, тоже поглощавший пюре из шпината, — ты, как всегда, права.

— Я спросила у Ричи, — покраснела старушка. — Почему ты за него отвечаешь?

Супруг отложил вилку, внимательно посмотрел на спутницу жизни, сказал:

— «Почему за него отвечаешь?»? В твоих словах, мамочка, определенно есть глубокий смысл, я над ним подумаю. — Затем снова схватил столовый прибор и продолжил трапезу.

Я мысленно зааплодировал ему. Похоже, мы с ним применяем одну тактику борьбы с назойливыми особами.

Я еще в семилетнем возрасте понял, как можно сохранить душевный покой. Если маменька входит в детскую и начинает приставать ко мне с разговором, надо отложить книгу, преданно заглянуть ей в глаза, повторить ее последнюю фразу, очень вежливо сказать: «В твоих словах много интересного, я над ними подумаю», а затем продолжить заниматься своими делами. Вообще, я полагал, что изобрел оригинальный способ избежать истерики и шквала вопросов, типа: «Почему ты меня не слушаешь? По какой причине не отвечаешь? Что за манера сидеть с видом тупого индюка? Где ты научился прикидываться немым?» и тому подобными. Ан нет, оказывается, Матвей Ильич тоже виртуозно владеет этой техникой. Думаю, при других обстоятельствах мы со стариком могли бы подружиться.

Глава 21

— Ужин отвратителен, — не успокаивалась Ксения. — Просто хочется застрелиться при взгляде на… Кстати, что это там, на блюде? Дворецкий, ау! Ты заснул?

— Это рыба на пару, — доложил я, — она приготовлена по рецептам лучших диетологов.

Девушка заморгала, а я в который раз удивился ее вульгарному макияжу. Ну кто посоветовал молодой особе нанести бежево-коричневый тон, кирпичный румянец, намалевать угольно-черные брови и разрисовать веки сине-зелено-розово-фиолетовыми и еще бог весть какими тенями? А прическа! Сейчас у нее копна мелко завитых волос, в них торчит ободок со стразами и несколько блестящих заколок, за которые африканские дикари наверняка продали бы душу. Где были глаза Игоря Анатольевича, когда он делал предложение красавице? Хотя, может, Пятакову нравятся подобные экземпляры?

У Роди в кармане зазвенел телефон, парень встал.

— Куда пошел? — крикнула Ксения. — Тебя из-за стола не отпускали.

— Ты хамка, — неожиданно резко ответил брат, — жду не дождусь, когда ты отсюда свалишь!

Высказавшись таким образом, молодой человек быстро ушел.

— Нет, вы слышали? — вытаращила глаза сестрица. — Мама! Родька мне нагрубил!

— Не обращай внимания, дорогая, он тебя любит, — меланхолично ответила Елизавета Матвеевна и начала намазывать на тост сливочное масло.

— А и поделом тебе! — вдруг радостно сказала Эмма Геннадиевна. — Если говоришь человеку грубости, готовься услышать адекватный ответ.

Старушка поправила очки с бифокальными стеклами и погладила Ричи по голове:

— Дорогой, ты не доел таблетки.

— Нет, мамочка, я употребил все до единой, — отозвался Матвей Ильич.

— Я? Хамила? Кому? Когда? — заканючила Ксения.

— Назвала еду Родиона гадостью, — уточнила Эмма Геннадиевна. — Брат, не в пример тебе, воспитанный человек, вежливый, умный…

— Мама, она меня не любит, — простонала Ксюша.

— Не «она», а «бабушка», — машинально поправила Елизавета Матвеевна.

— Да хоть козой ее назови, ничего не изменится, — всхлипнула дочь. — Твоя мать готова внучку во дворе зарыть. За что? Я правду сказала, ужин парашный. От него даже Рич блеванет.

Старушка выпрямилась:

— Моя собака идеально воспитана…