Смех под штыком

До города верст восемь. Чуть вздремнули. Черной ночью столпились, пошли, спотыкаясь, наступая друг другу на пятки, слабо постукивая прикладами. Илья идет около Пашета. Он отвык от боев, и ему жутко-приятно; то страшно станет от мысли, что его могут убить, ранить, что белые могли приготовиться, чтобы захватить их в ловушку; то бурная радость охватит огнем, когда бессознательно вырастет твердая вера в близкое исполнение заветной мечты, вера в героическое, яркое, кипучее, которое начнется с рассветом.

Шли тропинкой, пробирались между цепкими кустами хмеречи. Вышли на шоссе. Город близок. Остановились, чтобы разведка успела отойти дальше вперед и смогла спокойно снять посты. Задача разработана детально: зеленые борются с сильнейшим врагом и должны бить наверняка.

Каждая партия разведчиков знает, в каком месте, у какой хаты стоит пост белых; как подкрасться к нему с тылу, под видом своих, чтобы снять его тихо, без выстрела, и тихо же подойти всей цепью к намеченной стоянке солдат.

Но эти проклятые собаки! Они чуют приближение врага и начинают лаять все более и более остервенело.

Со стороны Толстого мыса также доносится собачий концерт. Зеленые здесь тихо пересмеиваются, радуясь, что начало — спокойное, удачное. Но странно: молчат собаки с другой стороны, нет первой группы. Без нее — опасно: кучка офицеров, засев где-либо, перебьет, разгонит этот сброд крестьян, кое-как вооруженных или безоружных.

Стоят. Ждут. Пашет отошел к кустам, прилег. Илья несколько раз уже предлагал ему вернуться в обоз: какой из него теперь командир, если на ногах не держится? Но тот не хотел уходить: бойцы не поймут, осудят. Илья снова настаивает. Пашет отговаривается:

— Ничего, я просто устал, полежу немного и пройдет.

Но Илья уже вызвал двух зеленых проводить его на повозку. Смирился Пашет, передал ему командование отрядом человек в 60–70 да обозом, где толпой сбились безоружные и кое-как вооруженные старики.

Ушел Пашет, Илья почувствовал прилив энергии. Прошелся в толпе, приказал слушать его команду.

Медленно пошли. Показались хаты. Прибавили шаг. Кусты, дорога выступают отчетливей, бледнеет небо.

Вот уже окраина города. Вытянулись длинной змеей, ускоряют шаг. Далеко слева, на Толстом мысу, — выстрел, другой. Неудача?.. Лай собак, тревожный, воющий, разлился по всему городу. Выстрелы и здесь — визжат пули… И здесь неудача?.. Приготовились? Цепь гуськом прибавляет шаг. Китенберг, молодой, горячий парень, командир роты, кричит:

— Цепь, бегом!

Илья обрывает его:

— Шагом! Шагом! Китенберг не смей бежать! Шагом! Пока добежите — запалитесь!.. Берегите силы для атаки!.. К заборам ближе! К заборам!

А цепь рвется, как разгоряченная бегом скаковая лошадь — трудно сдержать ее порыв. Но откуда ждать опасность: слева, справа, спереди? Не лезут ли они в мешок?

Побежали через базар к морю — разрезали город. Рассветает. Затрещали пулеметы справа — белые! Цепь залегла по речке. Далеко в тылу на главной, вымершей снежной улице показался человек; по нем кто-то стреляет, он что-то кричит, жмется к стенам домов. К нему подбежали солдаты. Оттуда летят пули. Илья кричит на весь город, чтоб слышали белые:

— Свои! Не стреляй: город взят! Белые засели в домах! — и сам поразился своему голосу, чудовищно-мощному, раскатистому.

Пулеметы белых засыпают улицу густой струей пуль, как зерном. Визжат пули, чмокают… Звуки поцелуев… Невесты смерти…

— Ленту давай! — резко кричит Кубрак. Как под ураганом, он выкатил на мост пулемет, одну ленту уже выстрочил, пулемет пыхтит, из ноздри его струей нар клубится. Кто-то подбежал к Кубраку, растянулся, хлопнул железной коробкой и, не выдержав огня белых, скатился под мост. Кубрак дернул ленту с патронами, щелкнул рукояткой: раз, другой, нажал на свою собачку — и она дьявольски захохотала, изрыгая огонь, клубы пара, зажигая бурной радостью зеленых.

Сзади вихрем прилетел Гринченко. Он — сияет! На нем новая роскошная черкеска с красно-зеленым нагрудником, на голове — кубанка, за ней развеваются красные, зеленые ленты, как у дивчины — украинки. На поясе — серебряный кинжал. Подбежал к пулемету, что-то крикнул, бросился на землю — Кубрак уступил ему, — а тот, прострочив немного, вскочил, побежал вправо через базар вперед.

Илья с парой зеленых метнулся влево к морю, чтобы подобраться к белому, двухэтажному дому, откуда стреляют. И он разгорелся, забыл об опасности, летит к врагу вплотную.

Подбежал к самому дому, только дорога отделяла его от него. Выстрелил в окно флигеля рядом, чтоб не выглядывали через внутренние ставни; приготовил бомбу, бросил ее на верхний этаж белого дома напротив — не долетела, не разорвалась. Начал обстреливать с двумя зелеными из винтовок. Дом молчит. Оттуда бежали. Последние двое спустились по веревке и скрылись во дворах. Стрельба дальше, из гостиниц. Илья — обратно, к цепи, чтобы продвинуть ее вперед: тыл уже обезоружил Гринченко, там сдалось 200 солдат.

К Илье подбежал зеленый с красной лентой через папаху, шепчет: