Смех под штыком

— Мы — зеленые, — уклончиво ответил комиссар. — Подробно вам изложат нашу платформу в Туапсе.

Начальник штаба принес готовый пакет, адресованный командованию белых, передал его Илье, а Илья — комиссару, который, как фокусник, который прежде чем произвести с видимым предметом какую-то манипуляцию начинает заговаривать зубы, — обратился к Кейзу:

— Просим передать этот пакет Деникину. Мы протестуем против обстрела боевыми судами белых мирного населения городов и деревень и заявляем, что при повторении подобного за каждого убитого мирного жителя будем расстреливать десять пленных добровольцев.

— Но как вы хотели доставить это письмо?

— У нас есть своя почта.

— Почта? Каким же образом?..

Кейз в недоумении. Зеленые смеются. Потом он поднялся и, будто между прочим, спросил:

— Вам не подчинены зеленые со стороны Абрау?

— Нет, это неудобно, мы поддерживаем лишь связь, — ответил комиссар.

Кейз задумчиво проговорил:

— Придется и к ним ехать.

Все поднялись, столпились. Англичане уже собирались уходить, но тут вбежала раскрасневшаяся, взволнованная девушка в каракулевом пальто, видимо полагавшая, что без нее и «вода, не освятится» и, перехватывая дыхание, начала быстро, возмущенно говорить что-то по-английски, а зеленые стояли и ушами хлопали. Но она, видя, что ее слушает сам генерал, стала успокаиваться и все чаще перемешивать английскую речь с русской. Она возмущалась, что белые бросили лазареты, набитые больными добровольцами и офицерами, но не оставили медикаментов, и предложила посмотреть их.

Прошли по улицам пешком. Вошли в коридор. Мрачно. Девушка распахнула перед Кейзом дверь в палату — и генерал отшатнулся от ударившего в голову удушливого запаха гниющего мяса. Вышел на воздух. Обещает настоять, чтоб выслали медикаментов.

Прошлись по двору втроем: Кейз, комиссар и Илья. Генерал начал говорить, что Англия бескорыстно хочет помочь России, что он долго жил в России и любит русских.

— Но есть русские — и русские, — возразил комиссар.

Проводили англичан на машине к пристани. Катер, как соскучившийся по солидному крейсеру, празднично-белому, лениво покуривавшему в сверкающем море, дрожа побежал торопливо из бухты.

Бои впереди Геленджика.

Кавалькада мчится по шоссе на позицию. Дачи все реже. В пустырях — дикий, колючий хмеречь. Солнце жарит по-летнему. Илья бросает отрывистые фразы скачущему рядом с ним впереди кавалькады комиссару:

— Его нужно убрать немедленно… Какая дичь! «Дворцовые перевороты» устраивать…

— Что ты говоришь? Афонин?

— Да… Вчера после английской делегации я уезжал на позицию. Возвращаюсь — он сидит за моим столом и отдает направо и налево приказания. Да так изысканно-вежливо… как кабан на балу… Ха! ха! ха… Кому он пытался подражать? Я стал сзади него. Жду… Люди смущены. Он спохватился, догадался, оглянулся — поднялся и начал извиняться… А я ему: «Пожалуйста, продолжайте». Ха! ха! ха… Чтоб зеленые не догадались. Но это бы пустое, но он обособился, ведет секретные переговоры с командирами Железного полка…

— Ах, сволочь!.. Под суд его… Арестовать сегодня же и отправить в Туапсе… Белые наседают кругом, развязка близится, чуть промахнулся — и погибли все, а он что задумал!.. Коммунист, называется!..

— Да-а… Не спроста, оказывается, он критиковал нас без конца… Геленджик ва-банк взяли! Много жертв понесли, а у него в Туапсе не было… Да ведь там под замком солдаты сидели, офицеров человек 300 сдалось… Для них — Воронович свой. А у нас какой бой был! И ни одного офицера пленного…

Свернули с шоссе вправо, под гору, к Марьиной роще. Илья засмеялся:

— Тут в кустах меня зеленые чуть-чуть не раздели, когда я из Новороссийска шел. Искал их. Вот бы повидаться с ними. Ха! ха! ха…

Под’ехали к штабу Пашета. Спрыгнули с лошадей. Вошли в комнатушку хаты.

— А-а, здорово, здорово, садитесь, — улыбаясь, пригласил Пашет. — Что у вас там нового?

Илья положил плетку на стол, закурил.

— Новостей не перечтешь. Кругом наваливаются белые. Петренко кричит караул, требует помощи. С перевалов сведения, что по станицам вдоль железной дороги масса казаков. Фронт близок, а где — ничего не знаем. Надо тебе скорей на Кубань итти. Здесь как-нибудь обойдемся. А не удержимся — пока белые нахлынут сюда, там на Кубани мы соединимся с красными — и сюда на помощь. Завтра утром посылаю Усенко в Холмскую. Пусть запрет проходы в горы. Правее — Пилюк. Я разрешил Петренко отправить ему на Кубань 20 ящиков патрон. Ты пойдешь в Эриванку, подчинишь «Гром и молнию», свяжешься с мелкими местными группами, и у нас вырастет в предгорьях новый, кубанский фронт. Горные перевалы нами давно заняты, но этого мало, нужно, чтоб противник и в горы не совался. Пусть катится в Новороссийск. Все в одну лохань… Да, кстати. Приходил из Эриванской отряд казаков. Просили принять в строй. Я выдал им винтовки и послал домой. Там они более нужны. Из «Грома и молнии» приходила делегация за помощью. Людей мы им не дали, сказали, что ты скоро придешь, а два пулемета дали… Ну, а у тебя?..

— Ты скажи, что в Туапсе? Наступают?