Смехачи Мейерхольда

Почему основные персонажи «Марионеток» носят имена музыкальных нот, можно только догадываться. Зато хорошо понятны остроумные диалоги героев. Особенно это относится к Солю. Он парикмахер, лексикон которого ограничен профессиональными словечками, другие ему малознакомы. Окружающие монарха прихвостни считают его высказывания «большими странностями», тем не менее вынуждены находить в них скрытый смысл. Что делать в стране с демократией? Спрыснуть и освежить. Почему верхушка бедной страны купается в роскоши? Это не роскошь, а гигиена. Что требуется для спасения Буфферии от революционных потрясений? Необходимы горячий компресс, свинцовые примочки… Наговорив очередную порцию нелепостей, король выпроваживает подчинённых из кабинета, подведя итог совещания с неповторимой мартинсоновской интонацией:

— Ну, кажется, воодушевил!

(Кстати, через много лет знакомая коллизия появится в комедии Чарли Чаплина «Диктатор», и там парикмахер становится во главе государства.)

Премьера «Марионеток» состоялась 3 февраля 1934 года. Развешенные по городу рекламные плакаты гласили: «Вся Москва смотрит и слушает фильм-комедию Межрабпомфильм «Марионетки». В главных ролях: Сергей Мартинсон, Валентина Токарская и Анатолий Кторов».

Да, славный годик выдался для советского кино. Косяком пошли шедевры: «Весёлые ребята», «Чапаев», «Юность Максима», «Поручик Киже»…

Глава седьмая С ГОГОЛЕМ НА ДРУЖЕСКОЙ НОГЕ

Было бы в высшей степени странно, если бы обладатель таланта, в котором тесно переплелись насмешливость, сарказм и «невидимые миру слёзы», прошёл мимо творчества Гоголя. Сергею Александровичу приходилось сталкиваться с творчеством великого сатирика, хотя и реже, чем хотелось бы.

Впервые он вышел на сцену в оперетте «Иванов Павел». Второе же появление было в гоголевском «Ревизоре». Этот спектакль под патронажем артистов Санкт-петербургского театра А. С. Суворина подготовили ученики гимназии и реального училища Г. К. Штемберга. Представление состоялось 27 марта 1916 года. Сохранилась программка, в которой указано, что ученик 6-го класса С. Мартинсон играет Петра Ивановича Добчинского.

Следующая встреча с Гоголем тоже в «Ревизоре», в ГосТиМе. На этот раз — Хлестаков, чем и заманил Всеволод Эмильевич Мартинсона в свой театр.

Мейерхольд придерживался принципа — избегать стереотипов. В «Ревизоре» он тоже отказался брать на роль Хлестакова актёров с амплуа простаков-любовников, что обычно практиковалось. Предпочёл взять эксцентриков — Гарина и Мартинсона, с появлением в труппе Сергея Александровича они репетировали параллельно.

Всеволод Эмильевич учитывал специфику артистов. Он подбирал для каждого особую манеру игры. В результате мартинсоновский Иван Александрович был откровеннее и несуразнее гаринского, попроще. Стало быть, доступнее для зрителей.

Репетиции репетициями, а когда спектакль пошёл, играл только Гарин. Сергею Александровичу надоело сидеть без дела, он взял и уволился из ГосТиМа, остался только в Театре Революции. А три года спустя Мейерхольд попросил его к себе в театр, провёл в кабинет, усадил артиста напротив и, пародируя Городничего, начал:

— Я пригласил вас, чтобы сообщить преприятное известие: вы будете играть Хлестакова.

Сергей Александрович не стал вспоминать старые обиды, согласился вернуться. Тем более Мастер подчеркнул, что избавит артиста от излишнего диктата. Он предложил ему на первом этапе подготовить роль без его участия:

— Театр сейчас едет с гастролями на Украину. Сначала мы будем в Харькове, потом в Киеве. А вы сразу езжайте туда и готовьтесь.

На берега Днепра Сергей Александрович поехал в компании с режиссёром-лаборантом Павлом Цетнеровичем. Павел Владиславович вводил артиста в курс дела, знакомил с подробностями хорошо апробированного спектакля.

За пять дней до объявленного «Ревизора» с новым участником из Харькова приехала труппа ГосТиМа во главе с Мейерхольдом, и все собрались на просмотр подготовленных за это время эпизодов. Коллеги более чем одобрительно отнеслись к находкам артиста. Когда шла сцена вранья, Мейерхольд аплодировал ему пять раз.

Много оригинальных находок было в исполнении Сергея Александровича. Например, об одной он рассказывал театральному критику Александру Маркину: «Там у нас и вист свой составился, — с важностью произносил Хлестаков и загибал растопыренные пальцы: — министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник…» На большой палец посланника не хватало, и палец оставался торчать. Хлестаков глядел на него в недоумении, пожимал плечами и снова начинал: «… министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник…» Большой палец по-прежнему торчал. Тогда Хлестаков, как бы решив трудную задачку, с решимостью загибал его и торжественно объявлял: «…и я!» Эти министры и посланники были для него как бы реальнее его собственной персоны»^{154}.