— Сунь голову в раковину, смочи волосы. Выжми из бутылки немного шампуня на голову, взбей пену Я хочу сказать, вотри шампунь в волосы, чтобы они все покрылись пеной, затем снова сунь голову под воду и смой пену. — Парикмахер поднял два пальца. — И повтори то же самое еще дважды. Ты меня понял?
— Обычно я пользуюсь мылом, — объяснил Рафаэль.
— А это шампунь, сегодня вымоешь голову им. Чи!
И парикмахер вернулся к посетителю, ожидающему его в кресле.
— Я к нему не прикасался, — успокоил он клиента.
Рафаэль снял рубашку и бросил ее на пол. Сунул голову под струю и, помогая обеими руками, начал мочить волосы.
Вдруг он услышал крики парикмахера. Выпрямился, ударившись головой об один из кранов.
Парикмахер, с ножницами в руках, надвигался на него. Лицо его побагровело от ярости.
— Немедленно надень рубашку!
Вода стекала на плечи, грудь, живот Рафаэля. Сверху намокли и джинсы.
— Чи! Кто разрешил тебе снять рубашку?
— Она промокнет.
— И что? Где, по-твоему, ты находишься? Надень рубашку!
Рафаэль на ощупь нашел рубашку. Вода заливала глаза. Он попытался стряхнуть с рубашки волосы, которые налипли, когда она лежала на полу.
— Твое барахло, наверное, ни разу не стирали, — проворчал парикмахер.
— Стирали. И часто.
Держа рубашку в руках, Рафаэль оглядел парикмахерскую. Ларри не отрывался от журнала. Клиент, мужчина средних лет, наблюдал за Рафаэлем в зеркало.
— А чего вы, собственно, пристали ко мне?
— Никто к тебе не пристает. — Парикмахер указал ножницами на грудь Рафаэля. — Посмотри, какой ты грязный.
— Я не грязный, — возразил Рафаэль. — Кожа у меня чистая. — Он провел пальцем по груди. — Потный, возможно. Я потел.
Парикмахер искоса глянул на Ларри, понизил голос.
— Парень, от тебя воняет.
— Я сильно потел.
Парикмахер приблизился еще на шаг.
— Воняет не потом, а твоей гниющей печенкой.
Рафаэль молча смотрел на парикмахера.
— Надень рубашку, — еще раз повторил парикмахер и повернулся. — Вымой волосы. — Размахивая ножницами, он зашагал к ожидающему его клиенту.
Рафаэль по-прежнему держал рубашку в руке.
— Я снимаюсь в кино.
— Разумеется, — хохотнул парикмахер.
— Снимаюсь!
— А я — жена президента!
Клиент в кресле рассмеялся.
— Спросите этого человека, Ларри! Он скажет вам, что я снимаюсь в кино. Разве я не снимаюсь, Ларри? Скажите ему, что у меня есть контракт на съемку фильма.
Ларри уселся поудобнее.
— Пошевеливайся.
Рафаэль надел рубашку. Пуговицы застегивать не стал.
Вымыл волосы.
Сел в кресло, как только оно освободилось.
— Удачи вам, — пожелал парикмахеру предыдущий клиент, отдавая деньги.
— Но вы еще придете, не так ли? — Парикмахер отсчитал сдачу.
Клиент сунул мелочь в карман.
— Не знаю.
— Чи, — парикмахер посмотрел на сидящего в кресле Рафаэля, вздохнул. — Застегни рубашку.
— Застегни рубашку, Рафаэль, — поддержал его Ларри. — Ты, похоже, возбуждаешь нашего приятеля.
Парикмахер начал багроветь, а Ларри, не дожидаясь ответа, продолжил:
— Слушай внимательно, дерьмо собачье. Пострижешь его, как полагается. Не очень коротко.
— Я бы лучше обрил его наголо. Бог знает, кто у него там живет.
— Подстриги аккуратно, но волосы оставь длинными. Чтоб закрывали уши. Он должен выглядеть настоящим индейцем.
— Индейцем, — обреченно повторил парикмахер.
— И чтобы все было в лучшем виде, а не то, прежде чем уйти, я обрею тебе голову, и она станет такой же гладкой, как задница младенца. Ты меня понял? — Ларри поднял правую руку, чтобы парикмахер увидел, как она дрожит. — Рука у меня сегодня не слишком твердая. Поэтому ты можешь лишиться не только волос, но и кожи, — указательный палец Ларри нацелился в грудь парикмахера. — Так что никаких шуточек.
— Чи.
А Ларри вернулся к журналу.
— Он снимается в кино.
Парикмахер приподнял несколько прядей.
— Ты когда-нибудь стриг эту гриву?
— Не раз. Меня стрижет жена.
— Чем же она это делает, скажи на милость? Ножовкой?
— Иногда я стригу их сам.
— А ты когда-нибудь был в парикмахерской?
Рафаэль, разумеется, не хаживал в подобные заведения и понятия не имел, сколько стоит стрижка.
— Мне нравится, как меня стрижет моя жена.
— Если она захочет найти работу, присылай ее ко мне.
Рафаэль никогда ранее не видел такого большого, хорошо освещенного зеркала, не доводилось ему и сидеть перед ним. В барах зеркала тускло блестели за стойкой, их загораживали разнообразные бутылки, а добрую половину поверхности занимали выцветшие наклейки с рекламой разных фирм.