Смельчак

— А тебе налить? По-моему, сегодня ты совсем не пил. Обычно к вечеру…

— Почему бы и нет. — Он думал о том, что через несколько минут они будут наблюдать закат. — Пожалуй, немного выпью…

— …Особенно после того, как ты побываешь в городе. Я не ждала тебя сегодня, да и завтра тоже.

— Тем более, что ты открыла бутылку.

Рафаэль поднялся. Пальцем ноги вытащил затычку.

— Сегодня ты такой странный.

Он вытерся мокрым полотенцем, которое протянула ему Рита. Теперь, смыв пот и грязь, остатки волос и взгляд толстяка, он чувствовал себя куда бодрее.

Струя воды, вытекая, барабанила по твердой, как камень, земле под фургоном.

Когда Рафаэль надел новые джинсы, Рита поднесла к его губам чашку с водкой. Вылила ему в рот.

Он закашлялся.

Рита отвела руку с чашкой и рассмеялась.

— Что это с тобой?

Остатки водки она выпила сама.

— Все здесь пьют, — пробормотал Рафаэль. — Даже Мама. Даже дети.

— Да, — кивнула Рита.

— Все здесь пьяницы. Алкоголики.

— Пьют, пока хватает денег. Пьют всё, до чего могут дотянуться, что могут достать. Времени на это здесь у всех хватает, — ответила Рита.

— Но не везде так живут. В городе, к примеру, не все алкоголики.

— Некоторые могут позволить себе наркотики. Это я понимаю.

Сев на стул, Рафаэль потянулся к башмакам.

— Я вот алкоголик.

— Я знаю.

— А причина как-то связана с местом, где мы живем.

— Как связана?

Рафаэль надел новую рубашку, но пуговицы застегивать не стал.

— Что-то на нас здесь действует, Рита.

— Что именно?

Дети закашляли во сне.

— С ними ничего не случится?

— Фаро присмотрит.

— Точно?

— Я дала ей немного водки.

— Тогда присмотрит, — кивнул Рафаэль.

Рита поставила бутылку в шкафчик под мойкой.

— Послушай, Рита, я хочу, чтобы все уехали отсюда. Покинули это место. Моргантаун.

В лунном свете казались огромными сверкающие белки ее глаз.

Она смотрела в ночь и молчала.

Они сидели голые на пластиковой клеенке, расстеленной на пригорке, у проволочного забора, окружавшего свалку. Пригорок этот они издавна предпочитали всем другим. Поднимаясь по склону, Рита и Рафаэль взялись за руки. Моргантаун остался позади. Под мышкой свободной руки Рафаэль держал клеенку.

По пути Рафаэль размышлял о себе самом, о месте, где они жили, о людях, их окружающих. Ребенком он выпивал банку или полбанки пива всякий раз, когда предоставлялась такая возможность. Если же в руки его попадало что-то покрепче, обычно водка — такое случалось, когда кто-либо из взрослых отключался, не допив бутылку, — Рафаэль садился рядом на землю и пил из горла до полного беспамятства. Если водки в бутылке было много, он делился ею с братьями и друзьями. И они тоже пили все, что попадалось под руку. Он даже не помнил, когда начал пить. По всему выходило, что пил он чуть ли не с рождения. Так он и жил, с постоянной головной болью, резью в глазах, зудящей кожей, соплями, текущими из носа, кашлем, сбитыми кулаками, без всякой надежды на просвет. То мучился от похмелья, то от отсутствия денег на выпивку. Он полагал, что причина всему, будь то резь в глазах, головная боль, зудящая кожа или беспросветное будущее, — пьянство, но, когда он пил или уже напивался до потери пульса, острота его чувств существенно притуплялась. И кошмары отступали. Но у большинства людей, встречавшихся ему и в городе, и даже в Биг Драй Лейк, он не замечал ни слезящихся глаз, ни расчесанной кожи. Они не чихали и не кашляли каждую минуту, многие из них даже не были пьяными. Но, наверное, все они работали. И не жили здесь, в этом месте, которое называли Моргантаун.

И уж конечно они знали, по меньшей мере думали, что знают, какое им уготовано будущее.

Впервые, пожалуй, Рафаэль понял, что это такое — знать собственное будущее.

Теперь он стал хозяином не только своей жизни, но и смерти, и мысль эта несла с собой безмерное облегчение.

Первый раз они пришли на этот пригорок, когда свалку только начали огораживать. За годы она расползлась, заняла чуть ли не всю отведенную ей территорию. Отдельные зоны — для металла, расплющенных автомобилей, старых покрышек, стекла и многого другого — сливались между собой, оставляя лишь узкие долины меж горами отходов цивилизации, формируя новый, несвойственный природе ландшафт.

Когда солнце опускалось за дальнюю сторону сетчатого забора, яркие, параллельные земле лучи отражались от миллионов и миллионов блестящих поверхностей, будь то осколки стекла или хромированные и никелированные кусочки металла. И, преломляясь, меняли цвет на красный и зеленый, желтый, серебристый, даже синий. Солнце уходило за горизонт, а эти отражения, это великое множество новых источников света, изменяли оттенки, набирали яркость, так что резало глаза, потом тускнели, создавая ощущение непрерывного движения. Горы отходов соединяли воедино извилистые песчаные дороги, по которым грузовики привозили все новые и новые порции. Тут и там виднелись пруды, некоторые немалых размеров, заполненные отработанным маслом и химикалиями. В косых лучах солнца их маслянистая поверхность окрашивалась в удивительные цвета.