Смельчак

— Хорошая идея. На двух лучше. Да, он отрежет по пальцу на каждой ноге. А второй мордоворот будет по-прежнему прыгать вокруг, вне себя от твоих криков.

За стеной зазвонил телефон.

— В таком вот духе, Рафаэль. Я хочу, чтобы с этим у тебя была полная ясность.

Радио приглушили. До Рафаэля донесся невнятный голос племянника, разговаривающего по телефону.

— Он возьмет нож и разрежет здесь, — дядя провел пальцем по левому бедру Рафаэля. — На обеих ногах. Достаточно глубоко, чтобы полилась кровь. Потом здесь, — палец дяди прошелся по левому бицепсу. — Обе руки. И наконец, здесь, — подушечка указательного пальца описала два полукруга на грудных мышцах.

— А я не умру от потери крови?

— Не успеешь. Помни, Рафаэль, ты — парень крепкий, ты показываешь всем, какой ты мужчина, идешь на все добровольно. А боль пройдет. Главное, всегда помни об этом: боль пройдет! Мучения кончатся. Но в тот момент ты будешь вопить от боли. Из тебя будет хлестать кровь, глаза вылезут из орбит, — толстяк глубоко вздохнул, покачал головой, улыбнулся. — Вид крови нравится зрителям. Чем ее больше, тем лучше.

В горле Рафаэля пересохло. Он сунул палец в рот и сильно укусил его.

— А тот, что держал в руке нож, заменит его на ложку.

Рафаэль прокашлялся.

— Ложку?

Дядя помахал рукой перед лицом Рафаэля.

— У тебя оба глаза хорошие?

— Конечно.

— Или один видит лучше другого?

— Вроде бы нет.

— Потому что для нас очень важно, куда поставить дубину, — дядя глянул направо и налево от Рафаэля. — Он вывернет ложкой один твой глаз и оставит его болтаться на щеке. Но нам нужно расположить дубину со стороны оставшегося глаза, потому что, поверь мне, к тому времени ты будешь неотрывно смотреть на нее. Зрители-то подумают, что ты ешь ее взглядом от неодолимого ужаса. На самом же деле ты будешь видеть в ней единственную надежду на избавление от, казалось бы, нескончаемой муки. Это то самое, что называется иронией. Ирония в фильме необходима. Ты в этом не разбираешься, Рафаэль, но уж поверь мне на слово. Все-таки это не первый мой фильм, так что я знаю, о чем говорю. Мы создаем, возможно, самые лучшие фильмы, потому что у нас все взаправду, никакой подделки или вымысла. Мы показываем, как живые люди терпят настоящую боль, как они умирают. Но при этом наши фильмы — искусство, в них есть место юмору. И ты, Рафаэль, будешь сниматься в таком фильме, продемонстрируешь всем, что ты за мужчина, — дядя перевел дыхание. — Поэтому ложкой мы вытащим один глаз, а дубинку расположим со стороны второго. Чувствуешь, все нужно продумать заранее?

Рафаэль шумно глотнул.

— Потом он возьмет дротики, — это те же стрелы, только древки покороче, а наконечники пошире — и вонзит их сюда и сюда, — дядя указал две точки чуть пониже ключиц. — Его напарник, все еще пытающийся заставить тебя не орать, наконец-то убедит твоего мучителя, что с криками надо кончать. Тот выберет на столе другие ножницы, тоже большие, вернется к тебе. Один из них разожмет твой рот, а второй вытащит язык и отрежет его ножницами.

Правая рука Рафаэля прижалась к низу живота.

— Допустим…

— Конечно, Рафаэль, не стесняйся. Спрашивай, о чем хочешь.

— Допустим… Я хочу сказать, в тот день, ну, в день, когда мы все это сделаем, меня стошнит?

— Очень хорошо, Рафаэль. Светлая у тебя голова. Постарайся, если сможешь, чтобы блевотина попала на этих парней. Окати их своей блевотиной. То есть ты сам дашь им повод разъяриться, оправдание тому, что они сделают с тобой. Ты меня понимаешь? Блюй, сколько влезет. Перед тем, как приехать сюда, наешься до отвала.

Рафаэль тяжело дышал.

Его трясло.

Опустив глаза, он увидел, что тело его, как пленкой, покрыто мелкими каплями пота.

— Тебе нехорошо? — заботливо осведомился дядя.

Радио зазвучало громче. Рафаэль разобрал несколько слов из прогноза погоды.

— Нет, нет.

— Если ты не хочешь знать, что…

— Я в полном порядке.

Дядя отвернулся от Рафаэля.

— Потом он возьмет маленькую ножовку, раздвинет тебе ноги и отрежет твой конец.

— Что? — Рафаэль смотрел в спину толстяка. — Я не расслышал.

Тот обернулся. Указал на пенис Рафаэля.

— Отпилит его.

Рафаэль глянул вниз. Пенис его разбух от прилива крови.

Дядя улыбнулся.

— Так и должно быть. Отлично. Он больше не понадобится тебе, Рафаэль. Ты понимаешь. А по сценарию это нужно.

Дрожь волнами пробегала по телу Рафаэля.

— У тебя еще останется один глаз.

Даже опустив веки, Рафаэль видел перед собой улыбающееся лицо толстяка.

— Когда один из них поднимет над головой твой член, чтобы показать зрителям, что он отрезал, второй освободит тебе руку. Пользы тебе от этого будет немного. Вскочить со стула все равно не удастся. А он возьмет острый нож и вспорет тебе живот. Вот здесь, — и палец дяди описал полукруг под грудной клеткой Рафаэля. — И все внутренности вывалятся тебе на колени. Возможно, он покопается в них руками. Свободной рукой ты можешь бить его. Будет неплохо, если ты сам залезешь рукой в свои внутренности.

Рафаэль сидел, закрыв глаза. Голос дяди долетал издалека, на фоне танцевальной музыки, льющейся из радио.