Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни

Я махнула рукой. Я сдалась. Я ушла домой. Моя смена закончилась, однако, когда я вспоминаю об этом случае теперь, мне стыдно из-за того, что я просто ушла, не разобравшись с проблемой. С другой стороны, однако, мне нечего было сказать этим женщинам по поводу зубного протеза их матери. Надеюсь, из-за нашего столь беззаботного отношения к зубным протезам ее дочери не решили, будто мы в целом наплевательски относились к их матери, в том числе и когда составляли сообщенный им мрачный прогноз. Медперсоналу больницы не до зубных протезов, когда у пациента нет практически никаких шансов выжить, однако его родные могут воспринимать подобные ситуации совершенно в другом ключе: если мы не в состоянии проследить за какими-то зубными протезами, то как вообще нам можно доверять здоровье человека?

Может быть и так, что они уцепились за вставную челюсть их матери, как за некий символ ее жизни. Это довольно распространенная реакция на известие о скорой гибели любимого человека. Боль, злость и скорбь фокусируются, подобно солнечным лучам в лупе, на какой-то совершенно неважной мелочи. «Это не ее зубы!» Жизни двух дочерей сконцентрировались на содержимом одного дешевого пластикового футляра для зубных протезов. Смерть матери – это тяжелейшая, безвозвратная утрата.

Я внимательно заполняю документ для Шейлы. Нет, у нее нет зубных протезов. Да, у нее есть очки, и она оставит их своей сестре. Нет, у нее нет ценных вещей, которые нужно было бы положить под замок. Да, ее сестра позаботится об ее одежде.

Наши пациенты подобны беженцам, гонимым с этажа на этаж, из палаты в палату с минимум пожитков. Я заканчиваю заполнять электронный документ и сохраняю его, после чего смотрю на часы: показатели жизнедеятельности! Совсем позабыла. Пулей в палату к мистеру Хэмптону: манжета тонометра, термометр, монитор пульсоксиметра. Он в норме – лучше просто некуда – и вместе с Трэйсом и Стивеном они продолжают свою оживленную беседу, на этот раз о ловле рыбы нахлыстом. Лично для меня рыбалка – самое скучное занятие на свете, однако они с таким энтузиазмом о ней говорят, что даже у меня появляется желание попробовать – вдруг это на самом деле так весело? Их необузданная энергия словно подпитывает меня, подобно тому как она, казалось бы, оживила мистера Хэмптона.

Я проверяю время на экране компьютера и понимаю, что опоздала с измерением на десять минут. Я вступаю сама с собой в привычные дебаты насчет того, записать ли мне нужное или фактическое время снятия показания, и в итоге записываю фактическое время.

«Он в порядке», – говорю я, внимательно изучив инфузионный насос капельницы и пластиковые трубки. Они прерывают свою беседу, чтобы вникнуть в сказанное мной, после чего возвращаются к своим забавным историям. Их самодостаточность меня вполне устраивает. Когда пациент так неожиданно идет на поправку, я только радуюсь тому, что никто во мне не нуждается.

Дверь в палату Кандас открыта, и стоило мне выйти в коридор, как она тут же кричит: «Вот ты где! Мне нужно кое-что спросить».

Черт бы ее побрал. Что ж, мне никак от нее не улизнуть, так что я захожу в палату, закрывая за собой дверь.

– Так что это был за врач, что приходил до этого? Какой-то там Юн, что ли?

Она имеет в виду Юн Сана, клинического ординатора онкологии. Я объясняю ей, что этот врач проходит стажировку в онкологии и вместе с ее лечащим врачом-онкологом из больницы они и будут проводить трансплантацию.

– То есть моего обычного врача здесь не будет даже во время процедуры?

– Не-е-е-т, – с неохотой признаюсь я ей. Пускай наш амбулаторный онкологический центр и находится буквально через дорогу от больницы, тот врач, к которому пациент приписан в нем – порой на протяжении многих месяцев и даже лет, – вовсе не обязательно участвует в медицинском уходе за этим больным после госпитализации. Лечащий врач стационарного пациента должен держать онколога пациента в курсе, однако если этому онкологу не назначено проводить обход для этого пациента в больнице, то он редко когда видится с ним во время его пребывания в больнице.

Так обычно все устроено в клиниках, и главная идея в том, чтобы максимально эффективно использовать врачебное время, однако пациентам подобный подход по понятным причинам не по душе. Им хочется, чтобы их наблюдал врач, который лучше всего знаком с их историей болезни.

В своей книге «Как думают врачи» Джером Групмэн пишет, что наличие индивидуального врача во многом определяет успешность лечения больных раком. Может быть и так, а может быть, и нет, однако если это действительно так, то почему тогда в клиниках все устроено именно таким образом: почему пациентов разлучают с их врачом в самые непростые моменты? Если так важно, чтобы пациентом занимался какой-то конкретный врач, то почему мы довольствуемся отчетами толком ничего не знающих о нем резидентов, клинических ординаторов или других врачей в столь критические моменты их лечения?