Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни

Я снова смотрю на указатель и иду по стрелке. Интенсивная терапия – не самое приятное для меня место, потому что именно здесь заканчивается жизнь многих из наших самых больных пациентов. Да и мы, медсестры онкологии, обычно не очень ладим с медсестрами интенсивной терапии. Для некоторых из нас пациенты онкологии являются «нашими», независимо от того, лежат ли они в интенсивной терапии или где-то еще, и порой мы не стесняемся критиковать оказываемый им здесь медицинский уход. С точки же зрения медсестер интенсивной терапии, мы посылаем им уже полуживых после нашего агрессивного лечения пациентов и надеемся на чудо.

Я распахиваю перед собой двойные двери, достаю из сумки бейдж, чтобы дать понять, что работаю в больнице, и всячески стараюсь выглядеть открытой и доброжелательной. «Мы ведь все коллеги», – напоминаю я себе.

Медсестра за стойкой поднимает на меня глаза и вопросительно смотрит, а я показываю ей свой бейдж.

– Меня зовут Тереза, я работаю в онкологии. Пришла увидеться с Фрэнком Кингом.

– Он, эмм, вон там, – показывает она рукой, после чего возвращается к своим бумагам.

– А кто его медсестра?

Она снова поднимает голову и смотрит на маркерную доску у нее за спиной.

– Сейчас посмотрим – был Тим, а теперь… Ева.

– Отлично. Спасибо. – Она не обращает на меня внимания, продолжая заниматься своими делами.

По дороге к мистеру Кингу я миную несколько палат и вижу пациентов, подключенных к аппаратам искусственной вентиляции легких, с торчащими из них всевозможными трубками капельниц и дренажей. Все палаты небольшие, и в них царит какофония писка и жужжания многочисленных мониторов и инфузионных насосов.

Дойдя до палаты мистера Книга, я ставлю на пол свою сумку и заглядываю внутрь. У его кровати стоит медсестра с заплетенными во французскую косичку блеклыми белокурыми волосами.

– Вас зовут Ева?

Она смотрит на меня ничего не выражающим взглядом. Я показываю ей свой бейдж. «Тереза, сверху, – показываю я ей на потолок указательным пальцем. – Хотела узнать, как его дела».

– Он не спит, – говорит она. – Только говорить не может из-за искусственной вентиляции легких.

– Не спит? Замечательно.

Я захожу в комнату и ловлю его взгляд, широко улыбнувшись.

– Привет, Фрэнк.

Он моргает глазами, которых почти не видно за дыхательным аппаратом у него во рту. Он выглядит очень слабым – что ж, хотя бы по подбородку у него больше не струится кровь.

– Ага, а еще сегодня была его жена и рассказывала нам историю про то, как она купила себе собаку, которая попросту влюбилась в Фрэнка и ходила за ним повсюду, а на нее вообще внимания не обращала.

– Серьезно? – Я этой истории никогда не слышала. Я смотрю ему прямо в глаза. – Что ж, очевидно, Фрэнк, что эта собака разбирается в людях.

Ева смеется, а Фрэнк щурит глаза.

Я беру его лежащую на простыне руку в свои. «Слушай, приятель, – мы все желаем тебе только самого лучшего. Ты уже не первый день в больнице». Он снова моргает.

– Наверху всем тебя не хватает. – Я сжимаю его руку, однако она никак не реагирует.

К палате подходит рентгенолог, и я вижу, что в коридоре стоит его аппарат. «Портативная флюорография, – говорит он. – Вам придется освободить помещение».

Ева смотрит на меня. «Прости», – беззвучно шевелит она мне губами, но я качаю головой. «А Опал здесь? Его жена?»

– Думаю, она пошла что-нибудь перекусить. – Ева пожимает плечами и слегка хмурится.

Рентгенолог заходит в палату, а следом за ним – его помощник с листом рентгеновской пленки. «Мне нужно сделать снимок как можно скорее», – говорит рентгенолог.

– Поняла, – отвечаю я, напоследок еще раз сжав руку Фрэнка. – Увидимся.

Оказавшись в коридоре, я отвожу Еву в сторонку. «Какой для него план лечения?»

Она объясняет, понизив голос: «Завтра встреча с родственниками. Сын раньше приехать не может, а они хотят принять решение по поводу хосписа совместно».

– Ясно. Что ж, спасибо. Он хороший человек. Мы уже давно о нем заботились.

В другой палате звучит сигнал вызова.

– Ева, это тебя, – слышится чей-то голос.

– Нужно идти, – говорит она и разворачивается, и ее светлые волосы сверкают, словно вспышка света.

Подняв с пола сумку, я возвращаюсь на лестничную клетку. «Вот и закончилось все для мистера Кинга», – думаю я и чувствую, как в горле образуется комок. Я мотаю головой, кашляю – сейчас не время оплакивать. Время идти домой.

Преодолев еще несколько лестничных пролетов, я оказываюсь на первом этаже. Медленно открыв массивную неповоротливую дверь, я выхожу в практически пустой коридор. Помимо меня здесь еще парочка медсестер, тоже возвращающихся домой, а также несколько посетителей – кто-то приходит, кто-то уходит. В столовой почти никого нет – они уже готовятся закрываться на ночь. Я понимаю, почему Опал решила купить еды где-то в другом месте.