Она с недоумением посмотрела на него: в притемненно-синих глазах Риммы не сразу угадывалась боль переживаний, которую она тщательно скрывала от посторонних. Внешне Римма была той же: одета по-девичьи нарядно, подтянута, сосредоточенна. Но теперь все это должно было подчеркивать ее независимость от житейских бед.
— Я зашла посоветоваться, — сказала она, одолев женское самолюбие. — Ты как-то говорил, что за пределами нашего поколения тебе могут посочувствовать, но вряд ли поймут тебя. Женщины в таких случаях советуются с женщинами… Но в их советах больше сопереживания, чем трезвого рассудка, — добавила она.
— Ну-ну, не надо этих предисловий.
— Я решила уехать, — сказала Римма и поспешно отвернулась, чтобы не видеть никакой его реакции.
Он повременил, тоже глядя в сторону, в широкое венецианское окно, за которым шумел город.
— И куда?
— В какой-нибудь район.
— Зачем?
— Так будет лучше.
— Эх, Римма, Римма, обывателей, поди, на наш век хватит. Поговорят и утихнут. В конце концов, при чем здесь ты во всей этой истории с Двориковым?
— Легко сказать.
Ярослав нехотя поднял трубку. Звонила сестра, интересовалась, когда он придет ужинать, мама заждалась.
— Передай маме, что я скоро буду, и не один, а с гостьей, — ответил он. — Какая гостья? Ну, это пока секрет.
— Что ты придумал, ей-богу? — взмолилась Римма. — Не хватало мне сейчас по гостям ходить! Нет, нет, мне не до гостевания.
Нечаев подошел к ней, свободно опустил руку на плечо, как, бывало, в юности, когда они оставались вдвоем — только двое в целом мире! — и заговорил о том, что мама частенько вспоминает ту бойкую, смышленую девочку, которую звали Риммой. А сегодня она тем более обрадуется ее приходу — в день своего юбилея. В самом деле, нехорошо отказывать заслуженной учительнице в удовольствии встретиться с бывшей ученицей. Римма слегка повела плечами. Он виновато опустил руку.
На улице было ветрено. В воздухе кружили сухие листья.
— Осень, — неопределенно сказала Римма, сдержанно вздохнув.
— Это еще не осень в наших местах, — с готовностью отозвался ее спутник.
Она искоса глянула на Нечаева, занятая совсем другими мыслями. Он то и дело приподымал легкую демисезонную шляпу, отвечая на приветствия горожан, которые и внимания не обращали, с кем он идет после работы. Мало ли с кем может идти секретарь горкома, если его даже на улице не оставляют в покое иные горожане со своими просьбами. А Римме все чудилось, будто прохожие смотрят только на нее, и кое-кто, наверное, оглядывается, узнав в ней ту самую Луговую, у которой муж… Обывательское любопытство изнуряет человека хуже всякой болезни.
— Ну, вот мы и дошли, — сказал Нечаев, замедлив шаг у своего подъезда.
Она приостановилась: как отнесутся к ней и в этом доме? Ведь что ни случись в любой семье, в ответе всегда оказывается женщина…
— Идем, идем, — Нечаев легонько подтолкнул ее, пропуская вперед, к лестнице.
Тогда Римма, неохотно повинуясь его воле, с неспокойным сердцем, неуверенно вошла наконец в подъезд старинного нечаевского дома на уральской набережной.
Бабье лето на Южном Урале затягивается иной раз чуть ли не на весь октябрь. И пусть дожди редки, скоротечны, как весной, но жизнь в природе начинается по второму кругу: свежо зеленеет в горных распадках осеннее разнотравье, снова набухают почки вишенника, дикого миндаля-бобовника, чилиги, занимается робкими огоньками на солнцепеке запоздавший подгон полевых цветов, и вожаки перелетных птиц, сбитые с толку затянувшейся теплынью, продолжают учить молодые выводки слетанности, хотя они давно уже освоили это искусство.
В один из таких погожих дней Платон и собрался в совхоз «Предгорье», оставив за себя Юрия Воеводина.
— Главным инженером ты немного поработал, — сказал он. — Теперь управляйся за управляющего.
— Надолго вы? — встревожился Юрий.
— Денька на два. Стажируйся, у меня еще отпуск впереди.
Платон не узнал совхозную центральную усадьбу. Он не был здесь ровно год, после приезда вместе с Юрием. Стройка шла без остановки, несмотря на горячее для земледельцев время. Коттеджи, едва начатые прошлой осенью, по-хозяйски обжиты: в палисадниках и во дворах доцветают мальвы вперемежку с георгинами. Средняя школа в основном закончена, осталось довести до ума спортивный зал. Торговый центр тоже строится. Лишь Дворец культуры, выведенный под крышу, пока законсервировали — не хватило ни денег, ни отделочных материалов. Да и стадион, конечно, подождет. В первую голову надо форсировать животноводческий комплекс.
— У вас твердый, с нажимом почерк, Руслан Иванович, — сказал Платон, побывав на всех объектах.
— Что вы имеете в виду? — не понял Абросимов.
— Именно вашу целеустремленность. Не попало вам за увлечение строительными делами?
— Спору нет, могло влететь, но я родился в сорочке — опять урожай выручил. Совхозу присудили знамя, как победителю в соревновании. Кто же после этого подымет руку на директора?
— А вы боялись строгача с предупреждением.
Белобрысый Абросимов лукаво ухмыльнулся: