Смена караулов

«Юрий Максимович… — недовольно поморщился Двориков. — Желторотый мальчишка, баловень судьбы! Если бы не положение отца, не причуды Горского, который любит заигрывать с молодежью, — ходить бы ему в десятниках. Интересно, чем он сегодня подкупил Нечаева?»

Осмотрев несколько этажей нового дома на двести с лишним квартир, где полным ходом шли отделочные работы, Нечаев лукаво спросил главного инженера:

— Так вы же наверняка сдадите весной пятьдесят тысяч метров?

Двориков с недоумением покосился на него:

— Кто вам назвал такую цифру, Ярослав Николаевич?

— Я сам прикинул, раз под крышу подведено несколько таких домов.

— Твердо не обещаю, Ярослав Николаевич. Постараемся, если будут оптимальные условия.

— Теперь покажите мне, как у вас идет монтаж «с колес».

— Помилуйте, это пока ученические потуги.

— Ну-ну, все же любопытно.

К удивлению самого Дворикова, на строительстве ближнего девятиэтажного дома происходило нечто похожее на организованный поток. Одна за другой подходили машины, и башенные краны тут же снимали с них заиндевелые панели и бережно поднимали на верхотуру. Нечаев постоял, наблюдая за монтажниками, и сказал, не оборачиваясь:

— В самом деле неплохо для начала, Виталий Владимирович.

Двориков был польщен: Однако Нечаев тут же и добавил ложку дегтя:

— Боевой у вас помощник, ничего не скажешь.

Двориков вяло наклонил голову в знак согласия.

Когда Нечаев уехал, он хотел сгоряча пожурить Воеводина за излишнюю болтливость, но, пока добирался до конторки, остыл, махнул рукой. Как-нибудь потом скажет при удобном случае Горскому. Того и гляди, что с этим «боевым помощником» угодишь впросак: ему бы только лихо рапортовать начальству — из молодых да ранний.

Не думал, не гадал Двориков, что у него в замах окажется такой преуспевающий молодой человек. Он-то сам стал главным инженером в сорок лет и не терпел выскочек, которые взбегают по служебной лестнице через ступеньку, а то и две. Попробуй теперь отделаться от этого Юрия Максимовича, если не в меру самолюбивый парень наступает тебе на пятки. Ловкий ход сделал управляющий трестом: взял да и запряг в одну упряжку коня и трепетную лань — серьезного инженера в годах и недавнего прораба, едва освоившего строительную азбуку. «Не боги горшки обжигают», — вот чем оправдывает Горский свою показную демократию при выдвижении кадров. И до чего же искусно разыграл сценку назначения в присутствии его, Дворикова! Получилось, что не он, управляющий трестом, единолично все решил, а они вместе долго искали подходящую кандидатуру и, наконец, нашли. Или эта его фраза чего стоит: «Молодость была, есть и всегда будет преимуществом, а не изъяном». Мы-де пожили на свете, дело свое сделали, очередь за вами. Как бестактно это было сказано при нем, Дворикове, которому еще далековато до шестидесяти. Ну разве молодость способна заменить инженерный опыт? Видно, управляющему желательно было подчеркнуть, что кому-то (понимай — ему, Дворикову) уже недостает молодой энергии, а у кого-то, в данном случае у Юрия Воеводина, ее избыток.

Чем дольше Двориков размышлял о своем напористом заме, под впечатлением сегодняшней встречи с секретарем горкома, тем сильнее жалел о том, что зря отказался от предложения Нечаева принять новый трест. Побоялся начинать все сызнова. Да что теперь о том говорить: после драки кулаками не машут. «Крепись, Витя!» — успокаивала, бывало, его Римма в таких случаях. А теперь и она упорно отмалчивается, едва заходит разговор о делах мужа.

В эти хмурые январские дни Платон Ефремович уезжал на стройку затемно и возвращался поздно вечером. Он давно испытал на себе целительную силу труда. Однако после возвращения из Баку надо было не просто забыться на работе, что всегда достижимо на короткое время, надо было как-то одолеть мучившую его двойственность душевного состояния. Кажется, нет ничего больнее, как сравнивать двух женщин, с которыми связала тебя судьба в разные годы. А сравнения каждый день напрашивались, пусть ты и немолод.

Больше всего Платона озадачивала с виду спокойная житейская мудрость и Ксении и Ульяны, будто не питавших друг к другу обычной в таких случаях неприязни. Ксения предоставила ему полную свободу, хорошо понимая, что значила для него первая любовь, испытанная огнем войны; в свою очередь, Ульяна нашла в себе силы, чтобы отказаться от слишком позднего счастья. О-о, если бы Уля потянулась к нему, как в молодости, на фронте!.. Тогда, возможно, все бы переменилось в жизни. Но этого не произошло. И, странно, он почувствовал себя как бы отринутым и Ксенией и Ульяной. Лучше находиться между двух огней женской ревности, чем стать вроде бы никому не нужным. Конечно, и та и другая желали ему добра, не догадываясь, быть может, в каком он окажется противоречивом положении. Сравнивая их, Платон лишь теперь понял до конца, что именно с Улей его накрепко соединила настоящая любовь, а с доброй, чуткой Ксенией свела общая дорога послевоенного вдовства.