Смена климата (СИ)

Онезим стал чудовищем внешне. Те, кто причащался его крови, превращались в чудовищ внутри. Они избавлялись от голода, исцелялись от проклятия, вынуждающего пить кровь, больше того, они, скорее всего, подобно Онезиму, обретали неуязвимость для оружия и огня, и даже для солнца. Солнце и огонь жгли их тела, причиняли мучения, но не убивали. Оружие же и вовсе не могло повредить. Однако платой за исцеление становилась потребность убивать. Каждое второе полнолуние им необходимо было отнять жизнь у разумного существа. Не обязательно наделенного душой — в жертву годились и люди, и феи — но непременно живого. Необходимо было отнять чужую жизнь, чтобы продлить свое существование. И голод, который испытывали эти несчастные, когда подходил их срок, был так же невыносим, как голод вампиров, лишенных крови.

— Люди все время умирают, — сказал Заноза, — убивают друг друга, убивают сами себя, только в путь. Дело не в них, так? Дело в вашем друге. Вы хотите его спасти, и думаете, что это возможно, только если его уничтожить.

Онезим даже сейчас понимал, что делает. Понимал, что творит зло. Ожесточенность сердца лишь отчасти спасала его от мук совести. Если снять проклятие, снять дарованную проклятием броню жестокости и злобы, страдания беззащитной души в бессмертном, неуязвимом теле станут невыносимы. А вампир не может убить себя сам. И Франсуа не мог.

— И никто не может, если я верно понял, — во взгляде Занозы в равной пропорции смешались любопытство и сочувствие, — неуязвимый для оружия, для огня, даже для солнца… что с ним делать таким? У вас должны быть идеи, иначе вы не пришли бы сюда.

Совершенство недостижимо для демонов. У людей есть хотя бы надежда достичь идеала, а демоны отказались и от этого. И неуязвимость вампиров, проклятых демонической кровью, тоже лишь казалась абсолютной. Было оружие, способное их поразить. Разное. Разбросанное по свету. Доступное избранным, на которых указывали маловразумительные пророчества и списки сложных для толкования примет. Проклятия — это мистика и колдовство, они далеки от логики и неосмыслимы здравым умом.

Франсуа всегда считал свой ум здравым, а мышление логичным, и все же он не зря был Толкователем, во что бы ни превратили его прозвище прошедшие века и дурно слышащие люди, не знающие ни французского, ни латыни. Разум и логика не помешали ему найти то единственное оружие, которое могло уничтожить Онезима. Волшебный меч, созданный мудрецом и магом Зоралэсом в те времена, когда апостол Павел принес веру Христову на Иберийский полуостров.

Зоралэс создал два меча: Палому и Хас, Голубя и Пагубу. Казалось, им следовало бы поменяться именами, потому что Палома губил все демоническое, разил даже бесплотных демонов и отправлял их в ад, лишая возможности вернуться в тварный мир. Хас же освобождал от проклятия души вампиров, даровал им загробную жизнь, уготованную Господом для смертных. Но разыскивая мечи, Франсуа выяснил, что Палома не зря получил свое имя. В отличие от Хаса, отправлявшего в мирное посмертие души заблудших, ошибившихся, а то и вовсе насильно получивших афат, Палома даровал надежду на прощение грешникам, отдавшим себя во власть демонов осознанно и добровольно. Только он и мог спасти Онезима.

Правда, в те времена, когда они вели поиски Паломы, Франсуа еще не думал о смерти своего господина, как о спасении. Онезим же и сейчас не находил в смерти ничего привлекательного. И если раньше душа его лелеяла надежду спастись, то с тех пор, как он завладел Паломой, надежда была потеряна.

— Меч прямо под ним, — объяснил Франсуа, в ответ на вопрос Занозы, — Онезим лежит на нем.

— Лежит?

— Телом. Собой… Утратив гуманоидную форму, он стал значительно крупнее, и больше всего похож теперь на гигантского богомола… а также скорпиона и паука, — добавил Франсуа, недоумевая, что в его словах заставило собеседника измениться в лице. Франсуа показалось, что юноша побледнел. Странная иллюзия, ведь Заноза и так выглядел слишком бледным даже для мертвеца.

Последовавший вопрос ничего не прояснил, скорее, добавил загадок.

— Ног… в смысле, конечностей, шесть или восемь?

— Шесть, — ответил Франсуа, напомнив себе, что в боевых действиях он ничего не смыслит, а, между тем, в бою, наверняка, есть разница, сражаешься ты с шестиногим богомолом или с восьминогим пауком.

— Шайзе, — подытожил Заноза. — То есть, скорее богомол, чем скорпион или паук. А богомолы — это почти то же самое, что тараканы, только насекомоядные, но мне с того не легче. Хасан, я даже смотреть на него не смогу, разве что ты меня пинками туда загонишь. Или принесешь и бросишь, как сюда через огонь.

— Если понадобится, принесу и брошу, — последовал ответ.

И он подтверждал все слухи о безжалостности Намик-Карасара. Лишь абсолютно бессердечный человек — не важно, мертвый или живой — мог с таким равнодушием отнестись к отобразившемуся на лице Занозы страданию.