Смена полярности (ЛП)

Гермиона поняла это следующим утром, когда, открыв дверь, чтобы пойти на урок к третьекурсникам, обнаружила за ней Аргуса Филча, облаченного в старомодный изъеденный молью линялый фрак. Сломанные пуговицы отчаянно цеплялись осколками за петли, брюки заканчивались где-то в районе щиколоток, а в руке он держал букет увядших роз. Филч попытался уложить свои непослушные волосы, но это создало обратный эффект: они спутались и распушились. Он спрыснулся одеколоном, который пах так, будто бы у него истёк срок годности - если такое вообще возможно.

Гермиона тут же отступила на пару шагов назад, зайдясь в приступе кашля от ужасной вони. Она зажала нос, но Аргус Филч, казалось, не заметил её брезгливости. Он улыбался так широко, как не улыбался никто на памяти Гермионы. Его желтые кривые зубы вызывали отвращение. Филч смотрел на неё влюблённым взглядом, с тем маниакальным блеском в глазах, который появлялся, когда он размышлял над очередным наказанием для учеников. Это выглядело так, будто Гермиона была воплощением его заветной мечты.

- В-вот ты где, моя прелесть… моя кошечка, - выдохнул он, тыча ей в лицо тощим букетом мёртвых почерневших роз. - Это тебе, любимая!

О нет.

О Мерлин, Цирцея, Боже, Да-Кто-Угодно-Великий-Существующий-Лишь-Для-Того-Чтобы-Его-Поминали-Всуе, нет.

Филч шагнул вперёд, и розы приблизились к лицу Гермионы. Их тошнотворно-сладкий запах в сочетании с просроченными духами самого Филча вызывал неприятные ощущения в животе, медленно продвигающиеся к горлу. Гермиона было сделала еще один шаг назад, но поняла, что, отступив в свою комнату, проведёт за собой и Филча, поэтому просто скользнула в сторону, закрыв дверь.

- Дорогая, любимая, - продолжал Филч. - Сладкая моя! Вот почему я принёс тебе эти цветы! Они олицетворяют тебя… но ты гораздо, гораздо слаще!

Его широкая улыбка была решительной, а глаза светились обожанием. Своими грубыми мозолистыми руками он ухватился за стебли роз, выжимая из них остатки жизненных сил. Когда Гермиона отодвинулась, он последовал за ней, не переставая размахивать букетом.

- Это выражение моей любви к тебе, моя кошечка! - заявил Филч. - Моей чистой и вечной любви, моя милая, милая Гермиона!

Что же делать? Это был кошмар, превратившийся в ужасающую реальность. Она стояла возле своей комнаты вместе с Аргусом Филчем, - кто угодно, только не он! - который объяснялся ей в «вечной любви», смердя так, будто давным-давно умер, и тыкал ей в лицо жалким букетом полумертвых роз. Действительно, это был один из самых ужасных кошмаров, которые только могли сбыться.

- И я знаю, что ты тоже любишь меня, моя пышечка, - тараторил Филч. - Иначе не угостила бы меня таким вкусным тортиком! Моя душечка умеет создавать чудеса своими прелестными руками!

Вкусный тортик? Вкусный тортик?

Драко.

В груди Гермионы поднялась целая буря эмоций, но самой сильной из них была злость. Она потратила столько времени и сил, чтобы испечь этот торт, вложила столько любви, а этот неблагодарный в ответ беспечно передарил его завхозу Хогвартса. Гермиона щедро сдобрила торт Амортенцией, коварно надеясь влюбить в себя Драко до беспамятства, а тот разрушил все её планы, даже не подозревая о них.

Может, он знал?

Вдруг он каким-то образом проверил торт и обнаружил в нём зелье? В конце концов, Драко преподавал защиту от темных искусств, и распознавать скрытую опасность было его долгом. Кроме того, к большому своему удивлению, Гермиона узнала, что Драко Малфой, пока она слепо грелась в лучах славы, будучи лучшей ученицей, всегда неотрывно следовал за ней со вторым результатом. Драко Малфой не был дураком, и назначение его на должность преподавателя защиты от темных искусств в таком возрасте лишь подтверждало это.

- Ты просто сказка, милая, мой сладкий пирожок! Как сильно я люблю тебя![1] - читал с клочка пергамента Филч.

Но смущённая Гермиона игнорировала его излияния, завернувшись в кокон из собственных мыслей. Если Драко узнал об Амортенции в торте, то неудивительно, что он предпринял ответные действия. Он был достаточно злопамятным, чтобы отдать торт Филчу, осознавая, насколько оглушительными будут последствия, вместо того, чтобы просто подловить Гермиону на её коварных, подлых планах. Это было бы так на него, на хорька, похоже.

- Розы алые! Фиалки синие! Даже если бы миссис Норрис была человеком, ты всё равно была б для меня красивее![2] - с жаром пел Филч.

Мерлин! Филч и его нескончаемые любовные баллады меркли в сравнении с тем, что Драко знал о её поступке. Как теперь смотреть ему в глаза? Больно было думать о том, как он будет с отвращением насмехаться над ней, бросаясь режущими сердце оскорблениями. Его равнодушие причиняло мучительную боль, а грубость обжигала. Однако, знай Драко о чувствах Гермионы к нему, он бы несомненно сделал всё возможное, чтобы превратить её жизнь в невыносимый ад. Он учился у Снейпа и поэтому в совершенстве владел искусством насмехаться язвительно, разрывая душу, и оскорблять, доводя до слёз.