— Тихо вы! Ни черта же не слышу… — и в трубку: — Говорите громче. Кого? Да не может, не может она! — И опять напряженно вслушивалась в невнятные, заглушаемые гомоном собравшихся слова собеседника. Потом снова срывалась: — Я вас повыгоняю всех!!! — И в той же тональности в трубку: — К военному комиссару района. Все!!!
На Дениса она глянула покрасневшими от недосыпания глазами.
— Почему обязательно к первому?
— Я не москвич, — смутившись, тихо сказал Чулков.
— То есть как? Зачем тогда к Хохловской?
— По личному делу.
— Ах, по личному!.. А ну покажи комсомольский билет.
Денис полез во внутренний карман куртки, отстегнул булавку и, не зная куда ее положить, зажал в зубах. Секретарша раскрыла билет.
— Новодольский РК ВЛКСМ… Где же это Новодольск?
— Там же написано, — с досадой сказал Денис, недовольный ее громким голосом — на них уже обращали внимание.
Девушка дернула плечом, внимательно оглядела его.
— Ладно, жди. Вот малость схлынет — пройдешь. Видишь, сколько народу?
Дверь кабинета секретаря почти не закрывалась. То входили, то выходили. По одному. По двое. Целыми группами. Каждого из входящих бровастая девушка цепко ощупывала глазами. Кое-кому она решительно преграждала путь, а то и выпроваживала из приемной. Было впечатление, что, если бы дело дошло до кулаков, девушка, не задумываясь, пустила бы их в ход.
Часа через полтора Дениса пригласили в кабинет секретаря. За небольшим канцелярским столиком, накрытым зеленым сукном и заваленным бумагами, в мягком плетеном креслице сидела девушка с короткой стрижкой. Волосы соломенного цвета вились крупными кольцами. Глаза черные, с приподнятыми к вискам углами век. Взгляд казался пристальным, въедливым.
«Насмехаться начнет», — решил Денис и вздохнул.
— Садись, — секретарь повелительным кивком указала на стул. — Слушаю.
— Хочу, товарищ секретарь, хотя бы чем-нибудь… — Денис проглотил слюну и тихо закончил давно заготовленную фразу: — быть полезным фронту.
— Иди и учись как следует — это самое полезное, что ты можешь сделать для фронта, — прозвучало в ответ.
Денис протянул комсомольский билет и справку.
Секретарь пробежала справку, подняла на него вопросительный взгляд. В нескольких словах он рассказал, как попал в Москву.
— Вот так история! Но пятнадцать лет — есть пятнадцать лет.
— Товарищ секретарь! Но ведь строят много разных дотов, дзотов. Я и с лопатой, и с топором, и с пилой могу… В деревне родился, не белоручка. Все приходилось делать.
— Значит, хочешь помочь Москве? Что ж, коли приехал, не сидеть же тебе без дела… Дело найдем. — Говоря это, секретарь сняла телефонную трубку, набрала номер. Попросила какого-то лейтенанта Кукуева. — Слушай… Это Хохловская. Понимаешь, тут парень у меня сидит. Приехал к тетке издалека, хочет поработать. Не послать ли его на оборонительные? — Она слушала, кивала головой, затем быстро проговорила: — Хорошо. Сейчас подойдет.
Денис сидел ни жив ни мертв. Неужто?! Хохловская что-то набросала на клочке бумаги и, вложив записку в комсомольский билет, вручила ему.
— Это адрес военкомата и как туда ехать. Да, — спохватилась Хохловская, — карточек, конечно, нет?
Денис пожал плечами: откуда могут быть у него карточки?
Торопливо скрипя пером, Хохловская настрочила еще одну записку.
— Отдашь это лейтенанту. Ну, счастливо тебе…
Слабая улыбка на миг смягчила утомленное и строгое лицо Хохловской.
Галя ждала на скамейке.
— Порядок, — с гордостью сказал Денис. — Взят на оборонительные. Вот тут адрес военкомата.
— Это недалеко, — сказала Галя. — Четыре остановки, и мы на месте…
Почему-то Денису было с ней легко, словно с одноклассницей. Казалось, знакомы они давным-давно. И слушать ее было интересно. Дорогой она рассказывала удивительные вещи. Оказывается, большие здания в Москве перекрашивают сейчас так, что сверху на дома они не похожи.
— Это как же так перекрасить можно?
— Я, Денис, и сама не очень понимаю.
— Все же здорово додумались!
— Ага, да еще как! А знал бы ты, что с галками и воронами делается, когда начинают грохотать зенитки или бомбы рваться. Они как сумасшедшие становятся. Носятся громадными стаями… То вверх, то вниз… И орут, орут!
Перед военкоматом толпился народ. Гвалт и шум стоял такой, что надо было кричать человеку в ухо, чтобы тебя поняли. Перед входом в здание сразу четверо выкрикивали фамилии, и каждый из этих четырех выстраивал собранных им людей тут же в шеренгу по двое.
Поодаль, полукольцом охватив шеренги, толпились женщины, дети. Некоторые с грудными младенцами на руках. Молодая женщина, плача, цеплялась за высокого статного мужчину с роскошной шевелюрой льняного цвета, мешала ему встать в строй. Он был растерян, поминутно оглядывался на друзей, но никак не мог набраться решимости оторвать от себя жену.
У Дениса эти женщины вызывали противоречивые мысли. Он и сочувствовал им и досадовал на них. Ну поплачь, но зачем же цепляться, не пускать? Человек на святое дело идет, Родину защищать. Поощрить, поддержать его надо, а не цепляться, не реветь, словно по покойникам. Но женщины ревели и цеплялись, и никто ничего не мог с этим поделать.