Сзади загрохотало. Вскоре бешеным галопом, распространяя запах подгоревшей каши, промчались кухни. Смекнули в колонне: через два-три километра привал.
На пути встретилась крошечная станция, вернее, полустанок со множеством окопов, траншей, противотанковых рвов. Разместились в них. Повара раздали обед. Порции были чуть ли не вдвое больше обычных. Первый раз за многие месяцы бывшие курсанты по-настоящему наелись. Щедрость интендантов говорила о том, что фронт рядом.
Полустанок оказался действующим. Не успели еще в ротах покончить с обедом, как прибыл эшелон. Из теплушек глазели солдаты, одетые в новые гимнастерки.
— Какая дивизия? — спросил кто-то.
— Двадцать тысяч восьмидесятая, — не растерялся стоявший в вагоне солдат.
Товарищи за его спиной громко засмеялись.
Вдруг Васин окликнул весельчака:
— Иван, ты, что ли?
— Смотри ты, мать моя женщина! Земляка встретил!
— Так я и думал, — обрадовался сержант и пояснил: — Из нашей гвардейской. Только в разные полки попали.
Бывшие курсанты окружили повыскакивавших из теплушек солдат, начали тискать в своих объятиях.
— Эй, друзья сердешные, поберегите кости, пригодятся, — весело заметил высоченный майор с иконостасом орденов и медалей на груди. Это был командир батальона Тюрин.
Молоденькая женщина, старший лейтенант медицинской службы, стоявшая на подножке санитарного вагона, пошутила:
— Где это вы таких хрупких солдат набрали?
Ответить майор не успел. К нему подошел бойкий капитан с тонким обветренным лицом и насмешливыми глазами, которые, казалось, так и высматривали, над кем бы пошутить. Он бесцеремонно вмешался в разговор:
— Ах, какая у тебя красивая пленница, майор! Или ты сам к ней в плен попал?
Тюрин укоряюще покачал головой.
— Ох, неисправим ты, Завалов. Вечно у тебя любовь на уме.
— Смотрите, капитан, сами не окажитесь в плену, — сказала с лукавой усмешкой женщина и рассмеялась, не выпуская, однако, из поля зрения майора. Слова ее, в сущности, были ему адресованы.
Подошли еще два капитана. Один из них — Бобров, сухощавый, с кривыми ногами кавалериста, — новый командир первого батальона, в котором служили Денис и его друзья. Его неотступно сопровождал ординарец Алексей Улосиков. Второй капитан — командир второго батальона Воробьев — выглядел угрюмым, белесые брови его были нахмурены.
Тюрин и Завалов поздоровались с подошедшими за руку.
— В шестнадцать ноль-ноль совещание комбатов в штабе дивизии, — сухо проговорил Воробьев. — Пора идти.
Козырнув симпатичной медичке, офицеры зашагали к станционному зданию.
Через несколько часов гвардейская дивизия двинулась к фронту. Ей предстояло сменить части, сильно поредевшие в непрерывных наступательных боях.
Фронт был недалеко. Оттуда непрерывно доносился гул канонады.
На большой скорости колонну обогнал «виллис» комдива.
Полковник Коваль что-то сказал командиру первого батальона Боброву. Капитан, придержав своего гнедого, крутившегося и приседавшего при каждом сильном взрыве, отдал полковнику честь и вдруг звонко и молодо крикнул:
— Шире шаг!
Его команду тут же повторили в ротах и взводах.
Стремительное движение продолжалось минут двадцать. Вот когда пригодились бесконечные учебные марш-броски.
Дениса неотступно преследовала мысль: не подведет ли его в решительный момент капризная при стрельбе винтовка СВТ? В бой полк должен был вступить с ходу. Частые взрывы снарядов и мин, винтовочные выстрелы и стрекот автоматов слышались все отчетливей. Вот уже стали посвистывать над головой пули. По команде колонна рассыпалась в цепь.
Несколько сот метров двигались по кукурузному полю с перезревшими початками, потом под солдатскими ботинками зачавкали помидоры. Поле, размером не менее квадратного километра, казалось красным от множества пузатых, перезревших помидоров. Кое-кто из солдат на бегу наклонялся, разламывал пыльные помидоры пополам и, утоляя жажду, жевал мясистые половинки с морозной искрой на изломе.
А резкие команды все подхлестывали солдат. Цепь устремилась по склону вниз. Там, в приднепровской пойме, напрягая последние силы, вели бой подразделения сменяемой гвардейцами армии.
Выли снаряды и мины. Ударили дивизионные пушки, полковые минометы. И теперь у самого уха засвистели пули: вжик-вжик-в-и-у-у… Гитлеровцы вели прицельный огонь по наступающим. И Денис увидел, как начали падать, будто споткнувшись, товарищи. Вот кто-то неподалеку крикнул:
— Ма-ма! Умираю…
Этот крик на мгновение царапнул душу. Острую жалость к кричавшему испытал Денис. Мелькнуло в голове: «Может, ранило?»
Раздался зычный голос ротного: «В атаку!!!» — и тотчас понеслось по рядам:
— В атаку!.. В атаку!..
Штыки-кинжалы винтовок СВТ взметнулись почти одновременно. Резко клацнул металл, соприкоснувшись с металлом.
Но вот заработали немецкие ручные пулеметы: ду-ду-ду-ду! Звук знакомый: МГ-34. Чулков сам стрелял из этого «машинен-гевеер».
«Перебежками бы надо! — лихорадочно вспыхнуло в мозгу Дениса. — Перестреляют…»
И точно: падают, падают и слева и справа.