Смерть Артемио Круса

— Нет, нет, пожалуйста.

— Кажется, я натворила глупостей. Я должна была позвонить тебе.

— Да?

— Да, да. Я должна была купить у тебя софу. Я поняла это только сейчас, когда надо обставлять новый дом. Помнишь, софу с вышивкой? Знаешь, она очень подошла бы к моей гостиной — я купила гобелены, чтобы украсить гостиную, и думаю, что туда может подойти только твоя софа с ручной вышивкой…

— Не знаю. Кажется, слишком много вышивки.

— Нет, нет, нет. Мои гобелены темного цвета, а твоя софа — светлого. Чудесный контраст.

— Но, видишь ли, эту софу я поставила здесь, в квартире.

— Ах, не будь такой… У тебя и так слишком много мебели. Ты сама-мне сказала, что поставила больше половины в сарай. Ты ведь говорила мне, правда?

— Да, но я так обставила будуар, что…

— Ну, все-таки подумай. Когда придешь посмотреть наш дом?

— Когда хочешь.

— Нет, нет, более определенно. Назови день — выпьем вместе чая и поболтаем.

— В пятницу?

— Нет, в пятницу я не могу, лучше в четверг.

— Значит, в четверг.

— Но я тебе говорю, что без твоей софы пропадет вся гостиная. Лучше вообще не иметь никакой гостиной — знаешь? — совсем пропадет. Квартиру-то легче обставить. Увидишь.

— Значит, в четверг.

— Да, я видела на улице твоего мужа. Он очень любезно со мной поздоровался. Лаура, грех, просто грех, что вы собираетесь разводиться. По-моему, он необычайно красив. И, видно, тебя любит. Как же так, Лаура, как же так?

— Это уже позади.

— Значит, в четверг. Мы будем одни, наговоримся вдоволь.

— Да, Каталина. До четверга.

— Будь здорова.

Он как-то пригласил ее потанцевать, и они направились через все уставленные пальмами салоны отеля Пласа в зал. Он обнял ее, а она сжала большие мужские пальцы и, ощутив тепло его ладони, склонила голову к плечу партнера. Потом чуть отстранилась и глядела на него, не отрываясь, — так же, как и Он на нее: прямо в глаза, друг другу прямо в глаза, она — в зеленые, Он — в её серые. Глядели и глядели, одни в танцевальном зале, наедине с оркестром, игравшим медленный блюз, глядели, обнявшись за талию, сплетя пальцы, медленно кружась, — только чуть волнилась ее юбка, тонкая, тонкая юбка…

Она положила трубку, посмотрела на него, секунду помедлила. Потом подошла к вышитой софе, провела рукой по изголовью и снова посмотрела на него.

— Будь добр, зажги свет. Там, около тебя. Спасибо.

— Она ничего не знает.

Лаура отошла от софы и снова посмотрела на него.

— Нет, так слишком ярко. Я еще не нашла правильного освещения. Одно дело освещать большой дом, а другое…

Она вдруг почувствовала усталость, села на софу, взяла с соседнего столика маленькую книжку в кожаном переплете и стала ее перелистывать. Откинув в сторону копну медовых волос, закрывших половину лица, приблизила страницу к свету лампы и начала тихо читать вслух, высоко подняв брови и скорбно шевеля губами. Прочитала, закрыла книгу и сказала: «Кальдерон де ла Барка».

— Кальдерон дела Барка, — повторила на память, глядя на него: — Или уже никогда не наступит день счастья? Боже, скажи, для чего сотворил ты цветы, если нельзя насладиться их сладостным запахом, их ароматом…

Она вытянулась на софе, закрыв руками глаза, машинально повторяя упавшим голосом, не вникая в слова:

— Если нельзя их услышать?.. Если нельзя их увидеть?.. — и почувствовала на своей шее его руку, трогавшую жемчуга, живые и теплые.

— Я тебя не принуждал…

— Нет, ты тут ни при чем. Все началось гораздо раньше.

— Почему же так вышло? 

— Может быть, потому, что я слишком высокого мнения о себе… Мне кажется, я имею право на иное отношение… на то, чтобы считаться не вещью, а человеком…

— А со мной как?..

— Не знаю. Мне тридцать пять лет. Трудно начинать заново, если не на кого опереться… Мы в тот вечер говорили об этом. Помнишь?

— В Нью-Йорке.

— Да. Мы говорили о том, что должны узнать друг друга… что опаснее закрывать двери, чем открывать их… Разве ты еще не узнал меня?

— Ты никогда ничего не говоришь. Никогда ни о чем не просишь.

— А я должна была, да? Почему же?

— Не знаю.

— Не знаешь. И будешь знать, только если я тебе растолкую.

— Возможно.

— Я люблю тебя. Ты сказал, что любишь меня. Нет, ты не хочешь понять… Дай сигарету.

Он достал из кармана пиджака портсигар. Вынул спичку, зажег. Лаура взяла сигарету и, ощутив на губах бумагу, смочила ее, сняла двумя пальцами приставший к губе бумажный кусочек, скрутила катышком, тихонько отбросила и выжидающе помолчала. Он смотрел на нее.

— Теперь я, наверное, возобновлю свои занятия. Еще в юности я хотела стать художницей; Потом все забросила.

— Мы никуда не пойдем?

Она сняла туфли, положила голову на подушку. Кверху полетели мягкие колечки дыма.

— Нет, уже никуда не пойдем.

— Хочешь еще виски?

— Да, налей.

Он взял со стола пустой бокал, посмотрел на красное пятно губной помады, послушал, как звенит кубик льда, ударяясь о хрустальные стенки бокала, подошел к низкому столику, снова налил виски, взял еще один кубик льда серебряными щипцами…

— Пожалуйста, без воды.