Читаем Смерть Билингвы полностью

Смерть Билингвы

Неизвестно, в какой стране идет война. Здесь есть разрушенные города и элитные кварталы, террористы и мирные жители с синяками на плечах «от ношения оружия», вьетнамские эмигранты, словенский солдат, серийный убийца с Кипра, эстрадные звезды и шоумены. Но война — лишь информационный повод для рекламодателей, которые отдадут жизнь в борьбе за рейтинг. Головорезы-спецназовцы идут в атаку с рекламными надписями на куртках. Раздают шоколадки беженцам, неважно, что скоро их уничтожат. Телезрители не должны впадать в депрессию. Если у них будет плохое настроение, они перестанут потреблять. Война, организованная телекомпаниями, — не такой ли будет Третья мировая?

Томас Гунциг

Проза / Контркультура18+
<p>Томас Гунциг</p><p>Смерть билингвы</p>

Посвящается Саре и Наоми.

«Концентрируя свои силы в одном месте, враг теряет позиции; рассредоточивая их, он утрачивает мощь».

Генерал Зиап, «Армия Северного Вьетнама»

«Происхождение человеческой сексуальности в высшей степени травматично».

Джойс Мак'Дугалл, психоаналитик, «Тысячеликий Эрос»

«Нашим детям посчастливилось прийти в этот мир».

Жан-Мари Мессье, президент компании «Вивенди» Сайт J6M.com
<p>1</p>

Всякий, кто знавал меня в марте семьдесят восьмого, когда произошли эти страшные события, вам скажет, что я был не из той породы людей, о которых можно запросто вытирать ноги. Ни особой крепостью, ни особой живостью, ни особой гибкостью я не отличался, бегал не так чтобы быстро, да и в стрельбе был не мастак. Короче, ничего общего с большинством тогдашних городских парней, которые дни напролет то зажимали друг друга ногами и выворачивали плечи, то разбирали винтовки М16, купленные на американских складах, чтобы потом запрятать в ось автомобиля. Я был не из таких. Но вот пройдоха я был, каких мало, и ухо со мной надо было держать востро. Ничем особенно увлекательным мне в жизни заниматься не доводилось, но по части всяких темных делишек мне не было равных. Я умел таскать деньги, смешивать кокаин со стиральным порошком, и даже самому требовательному туристу мог поставить девушку по вкусу. Хотите шатенку — пожалуйте шатенку. Хотите брюнетку — пожалуйте брюнетку. Кривую? Пожалуйста. Жирную? Пожалуйста. Настоящую шлюху? Уж кого-кого, а настоящих шлюх у меня было, хоть отбавляй. Еще я умел убивать людей. Но за такие дела, если мог, все-таки старался не браться, разве что прямо-таки подыхал с голоду. К тому времени я успел убить только одного. Пьер Робер по прозвищу Зеленый Горошек был женат на сестре Моктара, словенского унтер-офицера, который съехал с катушек во время войны. Турки сломали ему пальцы на ногах и попытались утопить в привокзальном туалете в Сварвике вместе с двадцатью пятью товарищами. Он остался в живых, но свихнулся. По некоторым причинам, о которых я расскажу позже, Моктар до смерти возненавидел мужа своей сестры Сюзи, Пьера Робера, прозванного Зеленым Горошком, и обещал кучу денег тому, кто его прикончит. От подробностей я вас избавлю, скажу только, что убивать этого типа работенка была не из приятных. Робер-Зеленый Горошек торговал телевизорами и жил там же, в магазине. Еще звоня в дверь, я понятия не имел, с какого конца взяться за это дело. Как только он мне открыл, я на него накинулся. Мы сцепились, как два пса, и принялись кататься по прихожей и гостиной, круша все вокруг. Вазы, зеркала, этажерки — все разлеталось на куски. Я гонялся за ним по магазину, где по десятку телевизоров шла одна и та же передача про искусственное оплодотворение. Удар у Зеленого Горошка был мощный. И целился он умело. В глаза, в нос, в печень, под дых. Похоже, когда-то он был боксером. Но мне так хотелось есть, что в конце концов я его одолел. Всякий раз, попадая кулаком в цель, я представлял себе бутерброд с ветчиной. Потом у меня несколько недель подряд болели руки. Казалось, к каждой привесили по наковальне. Наевшись, я побежал в банк, открыл сберегательный счет и положил туда вырученные деньги. Теперь можно было не беспокоиться о завтрашнем дне. На какое-то время я забыл о нужде.

<p>2</p>

В разгар лета город напоминал печеное яблоко. Солнце угрожающе нависало, выставив когти, и с прожорливостью африканского термита разъедало кожу на носу, на ушах и на руках. Ничего не оставалось, как сидеть дома голым, пристроившись поближе к кондиционеру, потягивать баккарди с кока-колой да смотреть прогноз погоды и японские мультики. Оказавшись на улице, люди корчили гримасы не хуже штангистов во время рывка. Старичков смерть косила направо и налево, их сморщенные сердца не выдерживали, словно старые морские ежи, ошпаренные кипятком. Насквозь потные санитары приезжали за ними на скорой и загружали сразу по три-четыре штуки, чтобы сэкономить время. Старушка мадам Скапоне, вдова итальянца, которая жила этажом ниже, жаловалась, не переставая. «От этого газа и атомного оружия даже времена года сошли с ума», — говорила она каждый раз, стоило мне пройти мимо.

Всевозможные запахи, которые совсем не чувствовались в холодное время года, теперь переполняли воздух: сладковатый запах дезодорантов, запах спящих собак, запахи растений, выжженной газонной травы, моторного масла, овощей и фруктов, разных сортов сыра, гнилой воды и бьющий в нос запах пыли, огромными клубами сползавшей с окрестных гор.

Перейти на страницу:

Все книги серии overdrive

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза