Смерть дикаря

— За ним прислали-с от испанского генерала С, который сильно заболел.

Это последнее сообщение показалось герцогу де Шато-Мальи настолько уважительной причиной, что он не настаивал и уехал.

В это время Концепчьона подбежала к двери уборной и отворила ее. Из уборной вышел герцог де Салландрера. Он был бледен.

— Ну, папа, вы все слышали? — спросила Концепчьона.

— Все.

— А видели вы его лицо?

— Видел.

— Верите вы ему теперь?

— Нет.

— Так вот за кого вы хотели выдать меня. Герцог молчал, он стоял неподвижно и как бы не чувствовал ничего… Потом он вдруг вздохнул и, ударив себя по лбу, прошептал:

— Стало быть, все кончилось, и фамилия Салландрера пресеклась навсегда.

Концепчьона не отвечала. Она поняла, что отец решил уже не выдавать ее за герцога де Шато-Мальи.

— О, мой род! Мой великий, благородный род! — проговорил герцог разбитым голосом. — Да, я его последний представитель. — И дон Паец де Салландрера закрыл свое лицо руками.

Концепчьона видела, как из его глаз брызнули слезы. Она кинулась ему на шею и стала его целовать.

— Папа! — шептала она. — Милый мой, дорогой папа… я люблю вас. — И при этом она чуть не высказала своей тайны и не открыла ему своей души. Но какое-то тайное чувство и голос заставили ее умолчать об этом и не упоминать имени маркиза де Шамери.

— Дитя мое! — сказал ей тогда герцог де Салландрера. — Судьба как будто нарочно расстраивает все мои планы. Я хотел выдать тебя сперва за дона Педро, затем за дона Хозе и, наконец, за герцога де Шато-Мальи; первые двое умерли, а последний — негодяй, недостойный тебя. Теперь, мое дитя, я даю тебе полную свободу выбирать себе мужа, какого хочешь… Я уверен, что ты выберешь человека с хорошим именем и вполне благородным сердцем.

* * *

В эту самую минуту на дворе послышался лошадиный топот, и почти вслед за этим в уборную вошел негр Концепчьоны.

— Что? — спросил его герцог де Салландрера.

— Письмо от герцога де Шато-Мальи.

И в это время вошел Цампа. По расстроенному лицу герцога и по взгляду, брошенному на него Концепчьоной, португалец сразу догадался, что комедия разыгралась с полным успехом. Цампа низко поклонился герцогу и подал ему письмо. Герцог презрительно улыбнулся, распечатал его и прочитал.

— Ага! — сказал он. — Герцог понимает, что подвинулся уже очень далеко, и приготовляет уже отказ от ожидаемых титулов.

Затем он подал письмо своей дочери. Концепчьона, прочитав его, пожала плечами, а герцог, сев к столу, написал несколько строк и отдал записку Цампе.

— Цампа, — сказал он, — тебе, право, следовало поступить ко мне, а не служить у герцога де Шато-Мальи.

— Прикажите только, ваше сиятельство! — ответил португалец. — Вам хорошо известно, что я принадлежу вам телом и душою, как и покойному дону Хозе.

И Цампа ушел, унося с собой ответ герцога де Салландрера. Спускаясь с лестницы, он пробормотал себе под нос:

— Статья в «Судебной газете», кажется, положительно не обратила на себя внимания публики.

Чтобы объяснить читателю эти слова, мы должны воротиться несколько назад, в отель герцога де Шато-Мальи.

В то время как сам герцог обедал у своего будущего тестя, Цампа сидел, развалясь в кресле, в кабинете и преважно курил сигару.

— Как подумаешь, — рассуждал он, смеясь, — что мой бедный барин в настоящую минуту губит навсегда возможность для себя когда-нибудь жениться на сеньорите Концепчьоне, то становится даже как-то смешно.

В эту минуту в дверь комнаты, где он сидел, постучали.

— Кто там? — спросил Цампа, не изменяя своего положения.

— Я, — ответил детский голосок.

— Кто я?

— Сорви-голова.

— Входи.

В комнату вошел грум, ростом в три с половиной фута.

Герцог любил его за решительность и удивительную смелость, а потому и назвал его Сорви-головой. Этот Сорви-голова ездил на самых неукротимых лошадях и замечательно ловко и искусно умел усмирять их, да и вообще обладал множеством достоинств, снискавших ему уважение его господина.

Цампа же, исправляющий должность камердинера герцога де Шато-Мальи, пользовался всеобщим уважением среди прислуги герцога и взял Сорви-голову под свое покровительство.

— Что тебе нужно, барин? — спросил он веселым тоном.

— Извините, что я побеспокоил вас, — ответил ему Сорви-голова, — но вас спрашивает какой-то человек.

Цампа велел ему провести этого господина к себе. Сорви-голова поспешил исполнить это приказание и через несколько минут после этого ввел в комнату, где сидел Цампа, Рокамболя, отлично загримированного.

Рокамболь передал Цампе номер «Судебной газеты», где описывалось убийство курьера, посланного графиней Артовой, и приказал ему передать заметку, под каким-нибудь благовидным предлогом, герцогу де Шато-Мальи, наблюдая в то же время, что произойдет с ним при чтении этой газеты.

Когда через час после ухода Рокамболя герцог де Шато-Мальи вошел в свой кабинет, то он застал в нем Цампу, державшего в руках «Судебную газету».

— Что это? — спросил его герцог.

— Газета, которую я нарочно купил для вашего сиятельства, — ответил Цампа.

— К чему?