– С теорией почти покончено. Но вы заслуживаете услышать еще кое-что: с вашей стороны было в высшей степени глупо отправлять вчера утром тот ящик инспектору. Я могу понять ваше нежелание держать его в своей квартире, к тому же неизвестность насчет судьбы той баночки, должно быть, страшно вас тяготила, поскольку вы уже знали, что мисс Мёрфи рассказала мне об образцах, тайно доставляемых Тингли. Но почему вы не набили ящик камнями и не выбросили его в реку? В конце концов, если камней не нашлось под рукой, можно было использовать любой другой тяжелый предмет, правда? Мне кажется, вы натянули на руки пару перчаток, исследовали содержимое конверта и решили: если хранимыми там сведениями завладеет полиция, внимание следствия будет отвлечено на Гатри Джадда и Филипа. Поэтому-то вы начисто вытерли ящик, избавляясь от отпечатков пальцев, бережно завернули его и отправили по почте. Надеюсь, теперь вы понимаете, какой дурацкий поступок вы совершили. Вместо того чтобы навлечь подозрение на Филипа или Джадда, вы получили противоположный результат: ясно же, что никто из них не стал бы отправлять ящик в полицию. Таким образом, ящиком должен был завладеть кто-то третий. Вы добились только, что самыми важными вопросами, на которые немедленно требовалось дать ответ, стали «кто?» и «как?».
Если в этот самый момент кто-то из находившихся в кабинете отвел бы взгляд от мисс Йейтс, чтобы коротко посмотреть на Фокса, они увидели бы в его глазах блеск, очень напоминающий восхищение соперницей.
– Я вижу, – произнес он, – что разум, сыгравший с вами злую шутку в тот момент, когда вы решили отправить полиции ящик, сейчас в полной мере чист и спокоен. Вы осознаете свое нынешнее положение, не правда ли? Понимаете, что я почти ничем не могу подтвердить верность своей теории, которую только что изложил. Не могу привести точные слова Тингли, брошенные вам вечером во вторник, или указать точное время, когда вы покинули эту комнату, или что это вы забрали ящик из сейфа и унесли с собой, или что это именно вы отправили его инспектору полиции. Я не могу даже доказать, что в восемь часов здесь не было никого, кто мог бы сымитировать голос Тингли, тем самым заставив вас поверить, что именно с Тингли вы говорите по телефону. Вообще-то, я ни черта не могу доказать! Вот какая мысль занимает сейчас вашу голову, и вы абсолютно правы. Поэтому мне придется забрать назад свои слова, сказанные совсем недавно. Насчет того, что у меня, дескать, не осталось больше вопросов. Я бы хотел задать один или даже два вопроса, но не вам, а мисс Мёрфи…
Фокс повернулся и сунул руку в кожаный портфель на столе, а когда вытащил ее, в его пальцах что-то было зажато. Пройдя вперед, он обошел стул, на котором сидел Филип, и встал напротив Кэрри Мёрфи. Только тогда он разжал руку и показал ей небольшой предмет:
– Прошу вас, мисс Мёрфи, внимательно взгляните на это. Как видите, это наполовину заполненная баночка. На ней наклеена простая белая этикетка с надписью карандашом: «Одиннадцать – четырнадцать – Й.». Говорит вам это о чем-либо? Присмотритесь поближе…
Впрочем, у Кэрри не было возможности внимательно изучить предмет в руке Фокса и уж тем более озвучить свой роковой ответ. Мисс Йейтс, только что сидевшая в восьми футах от Кэрри, метнулась к детективу. Не издав исступленного вопля, не проронив даже словечка, она прыгнула на мисс Мёрфи с такой неожиданной силой и скоростью, что пальцы ее вытянутой руки, промахнувшись мимо цели, чуть не выкололи Фоксу глаз. Детектив схватил мисс Йейтс за запястье, а уже через миг мужчина, стоявший за ее стулом, подоспел, чтобы скрутить и ее саму. Зайдя со спины, он с такой силой сжал ей плечи, что должны были захрустеть кости, но мисс Йейтс, очевидно, этого даже не почувствовала. Она стояла, не споря, не пытаясь сопротивляться, и смотрела на Текумсе Фокса, который успел отойти от нее на пару шагов. В этот момент мисс Йейтс задала вопрос, который Фокс впоследствии назвал самым неожиданным, с учетом всех обстоятельств, какой ему только доводилось слышать:
– Где? Где вы ее нашли?
И он ответил.
Спустя полчаса на улице, уже собираясь сесть в машину, Фокс почувствовал легкое прикосновение к локтю и, обернувшись, увидел Леонарда Клиффа.
– Прошу меня простить… – произнес Клифф.
В его взгляде было заметно то самое отсутствующее выражение, когда смотрят на предмет, который оказывается тем, который хотели бы видеть. Взгляд Эми Дункан, сидевшей на переднем сиденье, был более откровенным. Она смотрела прямо на Клиффа.
Казалось, Клифф не намерен развивать свою мысль, пока не получит прощения, и поэтому Фокс вежливо поинтересовался:
– Вам что-нибудь нужно? Может, вас куда-то подбросить? Мы едем сейчас на Гроув-стрит…