Смерть ей к лицу

И уже на следующий день он позвонил мне и сообщил, что есть новый заказ. Я мягко отказалась. И подумала, что он теперь отстанет, но нет. Через несколько дней он вновь позвонил и предложил немедленно приступить к работе. Пришлось долго распространяться о том, что у меня серьёзно расшаталась нервная система — настолько, что руки дрожат, когда я рву туалетную бумагу, и даже «Тампакс» не могу с одного разу поставить, чтобы чувствовать себя свободной каждый день. Юрист прохихикал и сообщил, что всё понял. И потребовал, чтобы я не слишком долго тренировалась в постановке гигиенических средств. Пошляк старый.

Каждый день я брала кучу книг по истории и уходила на природу. Лежала на солнышке, грела бока и перелистывала страницы книжек.

Я хотела забыться. Перед моими глазами стоял Лазутин. В тот последний миг. Когда я стояла у обрыва карьера. Я словно заново чувствовала холодную пустоту внизу и отвратительный смрад негашеной извести. А спереди исходил иной запах — запах свинца, который вот-вот должен был просвистеть в мою сторону. Окажись я менее удачлива, а он более — и вряд ли бы я грелась на солнцепеке. Скорее мерзла бы в сырой земле. Вру. Нигде бы я не мерзла. Мои косточки сожрала бы едкая дрянь. Без остатка. Почему я тогда так горела желанием настичь этого стервеца? Этот вопрос часто, как и последняя сценка, возникал в моем мозгу. Почему я потащилась в аэропорт, чтобы хотя бы с помощью последней зацепки — Марины — нащупать, куда мог подеваться «убиенный»? Может, из-за желания поставить и его вот так на краю пропасти и посмотреть, как он будет себя чувствовать? Может, и так. Я была очень озлоблена. Это факт.

Но по прошествии времени моя злость стала проходить. А когда и третий месяц пошел на исход, я ощутила, что начинаю оттаивать. Много же мне времени понадобилось, черт побери. Некоторые товарищи от такого времяпрепровождения тупеют или одуревают от монотонности, не выдерживая одиночества. Я не относилась к таким индивидам. Я не одурела и не отупела. Мне было здорово в моем мирке, главным собеседником в котором были книги и история человечества, которую я впитывала в себя из книг, с которой спорила, внутренне терзая свое второе «я». Мне понадобилось много времени. Но вот оно прошло. Наверное, мне на самом деле требовался отдых. И я отдохнула. Я вполне справилась с собой. Я даже успела позвонить юристу и сообщить, что, в общем-то, нахожусь в состоянии готовности. Я успела до прихода Кондратьева. И когда увидела его, то поняла, что еще не все закончено.

…Когда я вернулась на кухню, Кондратьев уже сам разливал по чашкам горячий чай.

— Сначала чай, — оглянулся он в мою сторону. — А потом остальное.

Я не стала заострять внимание, что он подразумевает под «остальным». Чай так чай. Хотя я бы предпочла свой напиток — кофе.

— Ты не ответила на мой вопрос, — усаживаясь на угловой диван и притягивая к себе блюдечко с чашкой, заявил он.

— Насчёт Лазутина?

— Он ведь тебе остался должен, — подлил масла в огонь Кондратьев. — И не только в финансовом смысле.

— Человек в конце концов, со многими вещами смиряется.

— Так, да? — Кондратьев неодобрительно покачал головой, сделал несколько глотков, довольно крякнул и проницательно посмотрел на меня. А затем выдал информацию, с которой заявился ко мне: — Марина оказалась права. Лазутин всплыл в Туапсе. Неделю назад.

Значит, он жив и здравствует. Впрочем, он этого и хотел. Он к этому стремился — этот мерзавец. И добился своего.

— Долго же этого пришлось ждать, — вздохнула я, вроде бы не проявляя к данным сведениям никакого интереса.

— Долго… Неделю назад некто купил яхту «Бригантина». Ту, о которой упоминала Марина. До этого она была никому не нужна по причине слишком крутой цены, которую за нее заламывал хозяин. И вот её приобрели.

— Лазутин изменился?

— О да. Он несколько подправил свое личико. Но, пропустив через компьютер его новую физиономию, мы получили прежнего человека. Того, кто нам нужен. Он мечтал об этой яхте. И он воплотил свою мечту в жизнь.

— Он много о чём мечтал, — как-то даже завистливо протянула я.

— Он купил дом. Но большую часть времени проводит на яхте. По документам он теперь не Лазутин. Другая фамилия. И он теперь адвокат. В отставке. Не у дел. Ходит качается, занимается своей яхтой и… И пишет книгу.

— Вот как! — воскликнула я.

— Законопослушный гражданин, — подвел итог Кондратьев, — который за одну неделю установил дружеские отношения как с соседями по дому, так и с городской властью. Новая жизнь. Нового человека.

— И что теперь?

— Ты не хотела бы вернуть его в прошлое состояние?