— Может, его бывшая женушка подскажет, — уцепилась я за свою старую версию, которой руководствовалась, когда еще ехала в аэропорт. И тут же посмотрела на женщину, которая, отряхнувшись, вновь уселась у холмика, словно ничего не произошло, а она собралась провести остаток своих дней у могилы сестренки. Она ненавидела свою мать. И любила в своей жизни только двух человек — отца и Раису. Которых лишилась. Сначала одного. А затем и другой.
— Эй, Марина! — позвала я её, будто пытаясь разбудить. — У тебя как — всё в норме?
Она даже не повернула в мою сторону головы. Как будто и не услышала моих позывных. Но по тому, как ровно она сидела, не корчась и не морщась, я поняла, что там норма.
— Может, ты нам подскажешь, где найти твоего бывшего муженька, а?
Мой новый вопрос снова утонул в полнейшем равнодушии к моей персоне.
Н-да. По всей видимости, не услышать мне того, что я хотела.
Кондратьев что-то буркнул себе под нос и махнул рукой, как бы говоря — без толку это. И нечего напрягаться.
Дальше он повёл себя как санитар леса — могильщик, иначе говоря. Он решил схоронить всё, что осталось от незнакомца и Витька. И Геру, разумеется. Схоронить в воронке, готовой уже могиле. Взрыв сделал своё дело. Умертвил троих людей и подготовил для них могилу.
Кондратьев сбросил в яму тело незнакомца, затем Витька, ногой в общую могилу сковырнул оторванную кисть с ручкой от кейса и в последнюю очередь уложил в воронку Геру. После чего руками загреб воронку вывороченной землей. Крестик он не делал. Лишь привалил холмик ветками деревьев, вытер руки о комбинезон и с секунду простоял, вытянувшись, как бы отдавая салют погибшим.
А затем Кондратьев произнес странную для меня фразу, в смысл которой я так и не въехала:
— В живых должен остаться один. Предсказатель…
Он собрал оружие. Свой автомат, автомат незнакомца, набросил их на плечо, подобрал пистолет и после этого жестко отрубил:
— Нужно уходить.
Я была согласна с ним. Здесь слишком много мертвых. И мне даже показалось, что я ощущаю запах неживой плоти.
— Как он обнаружил нас? — спросила я, намекая на того, кто ворвался на поляну.
— Он был с Раисой. Думаю, он поджидал нас. Там, где мы должны были выбраться из канализационных коммуникаций на поверхность. Гера, по всей видимости, указал место выхода — где нас следовало подобрать. Он ждал, увидел нас. Только повели мы себя не так, как полагается… Потому что Раиса в тот момент не имела возможности командовать нами. Мы забрались в первую машину, стоявшую в подворотне, и попытались смотаться.
— Думаешь, он сел вам на хвост?
— Не иначе.
Он замолчал, потом резко обернулся к Марине:
— Тебе лучше пойти с нами. Сестричку ты не вернёшь… Каюсь, тащил я ее раненой на себе из чисто меркантильных соображений, впрочем, какие иные оставались, если она хотела меня пристрелить. Я думал от неё хоть что-то услышать. Но не пришлось. Теперь остается двигаться дальше… И тебе тоже. Ты смогла проститься с ней. Так что будь за это благодарна.
Марина подняла голову и посмотрела на говорившего. Благодарности на ее лице я не заметила. Ни грамма. И последовавшие далее слова подтвердили это.
— Не дождёшься, — не сказала — выплюнула она. — А сестру я перезахороню.
— Я бы не советовал.
— Пошёл ты со своими советами. И валите отсюда! У нас разные пути.
И она вновь склонила голову к могиле.
Кондратьев насупился, подождал с минуту, надеясь, что Марина одумается, потом понял, что ждет зря, — равнодушно пожал плечами, дескать, я сделал все, что мог. Подхватил меня под руку, подтолкнул вперёд, мол, иди, и сам последовал за мной.
— Постойте!
Мы уже выходили с поляны, когда услышали голос Марины. И оба вместе оглянулись.
Она по-прежнему сидела у могилы. И смотрела на нас.
На миг мне показалось, что она опомнилась. И сейчас встанет и последует за нами.
Я угадала лишь от части. Она не поднялась. И не последовала за нами. Она сказала:
— Мой муж любил яхты. Когда-то, несколько лет назад, когда мы ещё не были разведены, провели несколько дней в Туапсе — проездом. Там он увидел одну такую посудину, которая ему обалденно понравилась. В общем, и тот городишко ему приглянулся. Он тогда сказал, что остаток дней провёл бы именно там. Купил бы яхту, домик. Но домик — это так… Жил бы только на яхте. «Бригантина» она называлась.
— Туапсе? — Кондратьев поморщился. В это ему не верилось. — Скорее он уберётся в далёкую страну.
— Я сказала все, что знала. И что вы хотели. Не нравится — можете забыть. Всё. Прощайте.
И её взгляд вновь упёрся в землю.
Мы с Кондратьевым переглянулись, а затем продолжили наш путь.
Наверное, каждый в эту минуту готов был забыть все, что произошло на этой поляне. Только такое не забывается. Бесследно ничего не проходит — шрамы остаются на всю жизнь.
Кондратьев сложил оружие в багажник «Тойоты», оглядел машину, которая стояла поодаль, — «Форд», без сомнения, был незнакомца, никого больше на поляну не заносило.