Смерть это все мужчины

Слава богу, подвезли, и сиденья были чёрные, кожаные – водитель ничего не заметил. Вот я с утра чувствовала что-то не то в теле. Конечно, разве можно так над собой издеваться, как я вчера? Найти лекарства, у меня кое-что есть на случай, когда уж очень заливает.

А я сегодня вспоминала про эту кровь, вот и она, легка на помине.

Лечь и замереть. Так, а если не остановится? Тогда звонить Егорке, пусть везёт в больницу, пусть видит, что мы неравны – равны не мы. Допрашивать меня вздумал. Укорять. Правды искать. Да за мной ухаживать надо, как за цветком или собакой. На что я гожусь? Ох ты, как больно. Хоть бы поговорить с кем…

– Ты где? Можешь говорить?

– Могу, я по улице бегу, Алькин, ты как?

– Я не очень. Что-то мне… нехорошо.

– Давай встретимся, я на Приморскую сейчас топаю, на одну халтуру.

– Нет, Андрюша, я никуда не могу пойти. Здоровье не позволяет.

– А что с тобой?

Нет, не могу сказать. Проклятое табу. И зачем? Не стану же я его сюда, в Егоркину квартиру, звать.

– Да ничего страшного, простудилась вчера.

– А лекарства у тебя есть?

– Есть. Всё есть. Тебя только нет.

– Ну, я со временем буду. Я материализуюсь!

– Ладно. Целую.

– Аналогично!

Позвонила зачем-то Льву – телефон выключен. Да, он же за городом, с немцами, звал, помню…

– Фанька? Как хорошо, что вы дома. Фань, у меня началось сильное кровотечение, что делать? С чего беременная, откуда. Наверное, простудилась вчера. Легла, конечно. Лёд сейчас положу. Стёпа привезёт? Ой, ты что, ребёночка так далеко гонять. Ты закажи такси, я оплачу и туда, и обратно. У меня есть деньги, Фань. Спасибо, зайка.

Ну, будем ждать Стёпу с лекарствами. Может, побеседовать со своим телом, уговорить его смириться, затихнуть? Потекла прямо в церкви – красота. То-то нас в алтарь не пускают – из чисто гигиенических соображений.

Того, что происходит сейчас, я боюсь по-настоящему. Никакой рассудок не помогает. Впервые это случилось, когда я ушла от Льва, вернулась к маме, сутками плакала и довела себя до выкидыша. Невыносимое, паническое ощущение, что это конец, что она не останавливается, что истечение не прекратить… Так, надо что-нибудь успокоительное принять. Ничего чрезвычайного не происходит. Последствия стресса, алкогольного отравления и простуды. Любой врач подтвердит – такое бывает. Сплошь и рядом. Надо следить за здоровьем, женщина.

Милый Стёпыш притаранил целый мешок лекарств. Фаня разбиралась в проблематике, у неё часто бывало. Более практичной женщины свет не видал: изловила где-то частника, договорилась на триста рублей туда-обратно. Таксист бы содрал столько, сколько в Нью-Йорке платят за такое же расстояние. Эта сфера отечественных услуг по-прежнему не знала ни стыда, ни совести, ни даже благоразумия. Спасибо, Стёпка, дома всё в порядке? Маме Фане на работу надо? Ну, целуй обеих.

Сержусь на людей, а куда без них? Так-так, хлористый кальций, отлично, и крапивки заварим… Спокойней стало.

Ну, что там, в пещерах? Сердится моё естество. Что она задумала? Чем недовольна?

8

Чем она недовольна, понять нетрудно. Она ничем не довольна. Она не может выполнить положенную ей работу. Понять, почему это происходит, она не может и не должна. У неё программа, которую она пытается включить – и вхолостую. Директор получает жалованье, рабочие приходят на места – а завод ничего не производит. Так сколько это может продолжаться? Банкротство неминуемо.

Наверное, в пятницу, в Андрюшиных объятиях, она на что-то понадеялась, и напрасно. Дорогая, а что, по-твоему, мне делать? Не мучай меня своими гневными волнами. Я понимаю и согласна, что-то следует предпринять, но сегодня мы эту драму не разрешим. Бунт принят к сведению, но сейчас главное – не довести до революции.

Кажется, стало получше. Всё равно пора к врачам. Пойду обязательно, завтра же и пойду. Фаня правильных врачей знает. Шутки плохи.

Опять забыла про еду, что за беда такая. Превращаюсь в романтического героя, у которого, по давней литературоведческой шутке, есть только голова и половые органы. Да, романтизм, разрыв с миром, гордое «Я» на вершине скалы, жизнь за любовь, обличение бездушного обывателя. Если вовремя помереть, ничего, красиво. Но что может быть страшнее потасканного романтика? Помирать надо было тогда лет в двадцать семь, предварительно совершив подвиг. Интересно какой? Нет, коли придётся выбирать между жизнью и любовью, я выберу жизнь. Это и будет подвиг, между прочим…

Значит, будем жить, будем есть, а то эдак отлечу совсем. Что бы съесть приятное, без отвращения? Про мясо думать нечего. Яйца? Нет, тяжело. Сварю надёжной гречи, она всегда проскакивает.

Ужас отлёг от сердца, я съела гречневой каши с растительным маслом, выпила зелёного чаю. Пещерный бунт затихал, и боль перестала резать, так, ныла противно.

Не пришло даже в голову позвонить родителям. Какой смысл? Их самих подпирать надо, чтоб не рухнули. Они сами скоро начнут разваливаться, тут-то мне здоровье и пригодится. Не будем развеивать миф о благополучной доченьке.