Смерть героя

— Я зашла спросить, хочешь поужинать сегодня со мной и с Реджи?

— А потом он придет сюда?

— Нет, конечно.

— Я сегодня собирался ужинать с Фанни.

— Хорошо, как хочешь.

— Можно мне взять второй ключ?

— Он, кажется, потерялся, – солгала Элизабет. – Но я оставлю дверь открытой, я ведь и сегодня не запирала.

— Хорошо, спасибо.

Аu revoir.[302]

Аu revoir.

Уинтерборн умылся и долго изо всех сил тер щеткой для ногтей свои загрубевшие руки, тщетно пытаясь соскрести глубоко и словно навек въевшуюся грязь. Руки стали почище, но по-прежнему казались отвратительно жесткими и грубыми, – все бороздки и трещины на пальцах так и остались черные. Из телефонной будки он позвонил Фанни.

— Алло! Фанни, ты? Говорит Джордж.

— Милый! Как ты живешь? Когда вернулся?

— Дня три назад. Ты разве не видела моей записки?

— Я уезжала и вот только что вернулась и нашла ее, – солгала Фанни.

— Ну, неважно. Давай пообедаем сегодня вместе, ладно?

— Милый, мне ужасно жаль, но я никак не могу. Обещала пойти в одно место и просто не могу не сдержать слова. Вот досада!

«Говоря твоими словами — вот досада! Ну, ничего, этот визит наверняка не затянется и…»

— Не важно, дорогая. А когда мы встретимся?

— Одну минуту, я посмотрю свою записную книжку.

Короткое молчание. Откуда-то чуть слышно донесся обрывок чужого разговора: «Что ты говоришь! Боже мой, неужели убит! Да ведь недели не прошло, как он вернулся на фронт!»

И снова голос Фанни:

— Алло, Джордж! Ты слушаешь?

— Да.

— Сегодня среда. Как-то так вышло, что я всю эту неделю ужасно занята. Может, поужинаем вместе в субботу?

— Только в субботу? А раньше нельзя? Понимаешь, у меня отпуск всего на две недели.

— Ну, тогда, если хочешь, позавтракаем вместе в пятницу. Я уговорилась кое с кем, но ты тоже приходи. Хотя приятнее поужинать вдвоем, правда?

— Да, конечно. Стало быть, в субботу. В котором часу?

— В половине восьмого, там же, где всегда.

— Хорошо.

До свиданья, милый.

До свиданья, голубка.

Он поужинал один, потом пошел в «Черкесское кафе»; кто-то говорил ему, что в последнее время там собирается цвет интеллигенции. Кафе оказалось битком набито, но Уинтерборн не увидел ни одного знакомого лица. Он все же отыскал свободное место и сел. Напротив него два стола занимало блестящее общество элегантных молодых гомосексуалистов, из них двое — в форме штабных офицеров. Они окинули Уинтерборна надменным взглядом, усмехнулись и больше его уже не замечали. Ему стало не по себе: уж не зря ли он затесался сюда в своей солдатской одежде? Может быть, рядовым в это кафе ходить не полагается? Он уплатил за кофе и вышел. Некоторое время слонялся по улицам, потом забрел в кабачок на Черинг-Кросс и подошел к стойке, у которой пили пиво два томми. Это были унтер-офицеры тыловой службы, инструкторы какого-то учебного батальона, судя по их разговору: они бесконечно наслаждались тем, что на каком-то пустяке «утерли нос» офицеру, оплошавшему на учениях. Уинтерборн хотел было распить с ними бутылочку и поболтать, но тут ему попалось на глаза объявление, воспрещавшее посетителям угощать друг друга. Он расплатился и вышел.

Потом он забрел в какой-то мюзик-холл. Тут распевались во множестве сверхпатриотические песни и разыгрывались патриотические сценки с участием девиц, одетых в цвета союзных государств. Снова и снова поминалось превосходство союзников и ничтожество немцев, и всякий раз публика бурно аплодировала. В особо остроумной сценке некий томми брал в плен сразу нескольких немцев, заманив их привязанной к штыку сосиской. Хор девиц в довоенных красных мундирах пропел песенку о том, как все девушки любят томми; при этом они дружно задирали ноги в форменных солдатских штанах и совсем не в лад отдавали честь. И в заключение грандиозный финал — торжество Победы — под звуки солдатской песни:

Нам до Рейна прогуляться,
Право слово, нипочем!

Представление кончилось, оркестр заиграл «Боже, храни короля», Уинтерборн, как и все солдаты в публике, вытянулся и стал «смирно».

Одиннадцать часов. Он решил пойти в свой клуб и там переночевать. В клубе было сумрачно и пусто, лишь четыре почтенных старца горячо спорили о только что сыгранной партии в бридж. Всюду висели объявления, призывающие членов клуба экономить электричество. Вся прислуга была женская, только старший лакей — бледный человечек в очках, лет сорока пяти; он объяснил Уинтерборну, что переночевать здесь ему не удастся: все спальни в клубе реквизированы военным министерством. Странно было снова услышать, как тебя называют «сэр».

— Меня тоже призывают, сэр, – сказал лакей. – Не сегодня-завтра меня призовут, сэр.

— Вы какой категории?

— Второй, сэр.

— Ну, все будет в порядке. Вы только всем говорите, что вы — опытный официант лондонского клуба, и вас наверняка возьмут в офицерскую столовую.

— Вы так думаете, сэр? Жена со страху за меня места себе не находит, сэр. Простынешь, говорит, там, в окопах, да и помрешь. Я, знаете ли, слабогрудый, сэр, вы уж простите, что я вам все это выкладываю.

— Уверен, что вас на передовую не пошлют.