Смерть героя

То был необыкновенный, счастливый день, весь — восторг и блаженная усталость. Ноги Джорджа нестерпимо ныли, хотя всего-то приятели прошли за день каких-нибудь пятнадцать миль; но ему совестно было признаться в этом Дональду, который в конце пути, казались, был так же свеж и бодр, как и в начале. Джордж вернулся домой, переполненный чудесными впечатлениями, в которых еще и сам не разобрался, все смешалось: долгая беседа и минуты, когда без слов радуешься тому, что рядом друг; полуденный зной, парк, где бродят олени, и красные кирпичные стены дворца в георгианском стиле,[124] которым они долго любовались; крытый соломой домик в Кроктоне — кабачок, где им подали хлеб с сыром и пикули и где он впервые в жизни узнал вкус пива — и старинная кроктонская церковь, украшенная искусной резьбой. Позавтракав, они с полчаса просидели на кладбище, Дональд неторопливо курил трубку. Нарядная бабочка-адмирал с алой перевязью через крыло опустилась на плоскую серую могильную плиту, испещренную оранжевыми и зеленовато-серыми пятнами лишайника. С неслыханным глубокомыслием приятели рассуждали о Платоне[125], уподобившем душу человеческую — Психе — мотыльку, и о смерти, и о том, что конечно же нельзя согласиться с теологией и с идеей личного бессмертия. Но говорили они об этом очень бодро: когда же и решать столь жгучие, мучительные вопросы, как не после доброй выпивки и солидной закуски? Им было так хорошо и весело в этот солнечный денек, точно беззаботным щенятам, просто не верилось, что они тоже когда-нибудь умрут. И это очень мудро с их стороны: вспомните, мудрейший философ Монтень[126] всю первую половину своей жизни готовился к смерти, а всю вторую половину доказывал, что куда мудрее вовсе о ней не думать, – успеется, об этом подумаем тогда, когда придет время умирать.

Для Дональда это был просто славный денек, очень скоро слившийся с другими приятными но полузабытыми, словно окутанным дымкой воспоминаний. Для Джорджа это было событие чрезвычайной важности. Впервые он испытал и постиг, что такое мужская дружба, – прямота и доброжелательство в отношениях и в разговоре, ни тени подозрительности, близость и взаимопонимание, которые возникают вдруг сами собой. Да, это было главное. Но ему открылась еще и прелесть дальних странствий. Это звучит нелепо — не смешно ли пятнадцатимильную прогулку назвать странствием! Но ведь можно проехать пароходом или поездом тысячи миль из страны в страну, от одного отеля до другого, и ни на минуту не ощутить, что это значит — странствия. Странствовать — значит изведать неожиданные приключения, исследовать новые места, оставлять позади милю за милей, неутомимо радоваться всему, что уже радовало тебя не раз и открывать все новые источники наслаждений. Вот почему так ужасен туризм: приключения, исследования и открытия он втискивает в условные рамки, отмеряет, отвешивает, раскладывает по полочкам — и это нелепо и бессмысленно. Приключения — это значит, что с тобой может случиться что-то такое, чего не ждешь. Открытия — значит, ты испытываешь что-то такое, чего прежде никогда не испытывал. Но разве возможны какие-то приключения и открытия, если ты позволяешь кому-то другому — а особенно бюро путешествий! – все устроить по заранее составленному расписанию? Важно ведь не то, что видишь новые красивые места, важно, что видишь их сам. И если хочешь чувствовать, что позади остается миля за милей, иди пешком. Отшагай за три недели триста миль — и куда полнее изведаешь дух странствий, увидишь и испытаешь несравнимо больше удивительного и прекрасного, чем если проедешь тридцать тысяч миль поездом или пароходом.