Смерть героя

— Вот, привел его, думал обсудить статью обо мне и супрематизме…

Его оправдания потонули в общем шуме и гаме. Мистер Шобб, не дослушав, рассеянно кивнул. Из неловкого положения их вывела подоспевшая миссис Шобб, – она поздоровалась с обоими гостями, и они наконец вошли в комнату. Джорджу было не по себе, но он приписал это собственной застенчивости и нелюдимости. Он был еще настолько наивен, что воображал, будто радушие может быть бескорыстным.

Справедливости ради следует сказать, что шум, гам и волнение, царившие в изысканном обществе, собравшемся у мистера Шобба (тут были два репортера «светской хроники»), объяснялись не только шампанским. Предвоенный Лондон вел сравнительно трезвую жизнь. Многие женщины вообще не пили спиртного, а коктейли и обыкновение сходиться с кем попало еще не были столь распространены, как в наши дни. Нанесла ли нынешняя свобода нравов ущерб искусству сплетни, сказать трудно; во всяком случае, сплетня и по сей день остается главным развлечением британской интеллигенции. Никакие серьезные разговоры, само собою, невозможны, ведь вокруг кишат разбойники пера, всегда готовые на лету подхватить чужую мысль. Надо отметить одно несомненное достижение — bon mot[157], изысканный каламбур, непрерывное острословие больше не в моде. В самом деле, после войны чуть ли не величайшим умником прослыл некий молодой человек, у которого хватило выдержки просидеть на сорока пяти литературных вечеринках, не вымолвив ни словечка. Это всех до того пугало, что когда сей новоявленный траппист[158] покидал собрание, со всех сторон только и слышалось:

— Блестящий молодой человек!

— Необычайно умен!

— Я слышал, он пишет книгу о метафизике каменного века.

— Да что вы?

— Говорят, он — величайший в мире знаток доколумбовской литературы.

— Нет, это просто восхитительно!

Но в далекие предвоенные времена люди старались привлечь к себе внимание нескончаемой болтовней и безудержным острословием. Однако в тот вечер, о котором идет речь, остроты отошли на задний план, ибо одно происшествие так потрясло этот маленький лживый мирок, что все перестали притворяться и заговорили искренне. За исключением Джорджа (он был слишком молод и безвестен, а потому в счет не шел) и нескольких женщин, почти все присутствующие были связаны с неким издательством, которое неожиданно вылетело в трубу. По совету мистера Шобба иные из самых богатых его покровителей вложили в это издательство капитал; художники «отделывали» иллюстрированные издания или писали книги о мастерах Возрождения, – в то непросвещенное время ими все еще интересовалась публика; с писателями заключены были договоры на неограниченное количество книг. Деньги текли рекой, затевались кое-какие любопытные издания. И вдруг издатель исчез вместе с секретарем-машинисткой и всей остававшейся наличностью. Этим и объяснялось волнение, царившее в гостиной Шобба.

Джордж, немного растерянный, остановился неподалеку от кучки мужчин и женщин помоложе. Смуглый молодой человек довольно мрачного вида все повторял:

— Ах сволочь! Вот сволочь!

Несколько недоумевая, кто же это сволочь и почему, Джордж рассеянно прислушался к разговору.

— Он платил мне триста в год, а теперь…

— Мой последний роман пользовался таким успехом, что он подписал со мной договор на пять лет и дал авансу…

— А я получал двадцать процентов…

— Да, но я вам вот что скажу. Адвокаты сказали Шоббу, будто эти его четыре тысячи фунтов — это средства епархии…

— Знаю, знаю. Шобб нам говорил.

— Ах сволочь!

— Что-то скажет архиепископ?

— Ну, они постараются все это замять.

— Да, но послушайте… помолчи минутку, Бесси… я одно хочу понять — что теперь будет с нами? Как же наши авторские права? Шобб мне говорил, что по закону…

— К черту закон. Что мы теперь получим?

— Сволочь!

— Наверно, ничего. Вы-то уж во всяком случае немного получите. Он даже не выпустил вашу книгу, а я должен был получать триста в год и…

— Дело даже не в деньгах, главное — моей книги не будет в продаже, а она так хорошо расходилась… видели вы большую статью обо мне на прошлой неделе в…

— Сволочь!

Джордж поглядел на мрачного молодого человека почти с нежностью. Ему вдруг пришло в голову, что эта «сволочь» относится не только к неведомому виновнику беды, но ко всем окружающим. В эту минуту подошел мистер Апджон, и Джордж отвел его в сторонку.

— Послушайте, Фрэнк, о чем тут речь?

— Милейший Берти удрал с Ольгой и со всеми деньгами.

— Милейший Берти? То есть… но ведь издательство остается?

— Остается одно воспоминание. В кассе ни гроша, понятно? Я хочу сказать, придется мне найти другого издателя для книги о супрематизме. Я хочу сказать, у Берти были проблески ума…

— А кто такая эта Ольга?

Но тут к мистеру Апджону ринулась некая дама с двумя дочками на выданье, осведомленная о богатствах престарелой тетушки.

— Ах, мистер Апджон! – заворковала она. – Я так рада вас видеть! Как поживаете?

— С грехом пополам.