Смерть героя

Дозорные поползли дальше, Уинтерборн слышал, как их тревожно окликнули саперы из подкопа, слышал отзыв: «Фонарь!» В ту самую минуту, как дозорные перелезали через бруствер, немцы пустили осветительную ракету. Выстрелил немецкий наблюдатель, затрещал пулемет. Дозорные кубарем скатились в окоп. Пулеметная очередь хлестнула над У интерборном – взз… взз… взз… Он скорчился в своей воронке. Взз… взз… взз… И тишина. Он поднял голову и продолжал наблюдать. Минуты две-три было совсем тихо. Саперы в подкопе, наверно, бросили работу, оттуда не доносилось ни звука. Он напряженно вслушивался. Ни звука. В жизни своей не слыхал он такого жуткого, гнетущего, гробового молчания. Никогда не думал, что смерть так убийственна. Уничтожение, конец бытия, мертвая планета мертвецов, застывшая недвижно в мертвом времени и пространстве… Чувство это пронизывало до мозга костей вместе с холодом. Он содрогнулся. Какой оледеневший, пустынный, мертвый мир, все разбито, изломано, все оцепенело. И вдруг – крак! – щелкнула винтовка, и где-то в полумиле справа грянули залпы полевой батареи. Вновь затрещали пулеметы. И гром и треск были истинным облегчением после той гнетущей мертвой тишины.

Наконец приполз унтер-офицер и привел ему смену. Как раз когда они доползли до него, над головой вспыхнула немецкая ракета. Все трое замерли, прильнув к земле, над ними засвистели пули: взз… взз… взз… – немецкий пулеметчик длинной очередью, как метлой, прошелся по брустверу английского окопа. Колючая проволока перед Уинтерборном вдруг взвилась в воздухе, перебитая низко пролетевшей пулей. Совсем близко – в каких-нибудь шести дюймах над головой.

Они с унтер-офицером поползли назад к сапе. Уинтерборн мешком свалился вниз и оказался лицом к лицу с взводным командиром, лейтенантом Эвансом. Уинтерборн не мог унять дрожь, он промерз до костей. Все тело застыло, пальцы были как деревянные, ноги до колен мучительно ныли. Да, недаром адъютант на прощанье советовал солдатам беречь ноги. Хватит пренебрегать гусиным салом и костяным маслом.

– Холодно? – спросил лейтенант.

– Лютый холод, сэр, – ответил Уинтерборн, стуча зубами.

– Выпейте-ка. – Эванс протянул ему фляжку.

Окоченевшей, трясущейся рукой Уинтерборн взял фляжку, горлышко застучало о зубы. Он глотнул крепчайшего армейского рому и чуть не задохся, глотку обожгло, на глазах выступили слезы. И тотчас он почувствовал, что смертельный холод внутри начинает отпускать. Но его все еще трясло.

– Да вы совсем промерзли, дружище, – сказал Эванс. – Такого мороза, кажется, еще не бывало. Не та погода, чтобы лежать на «ничьей земле». Капрал, придется сменять там часовых каждые полчаса, час на таком морозе – слишком много.

– Слушаю, сэр.

– Хотите еще рому? – спросил Эванс Уинтерборна.

– Нет, спасибо, сэр. Я уже отошел. Поработаю лопатой, тогда совсем согреюсь.

– Нет, берите винтовку и идите за мной.

И лейтенант быстро зашагал по окопу: надо было проверить, как работают саперы в других местах. Отойдя на сотню ярдов, он выбрался за тыльный траверс; Уинтерборн тяжело полез следом – окоченевшие ноги еще плохо слушались, мешали винтовка и тяжелое снаряжение. Эванс протянул ему руку и помог взобраться наверх. Отшагав еще сотню ярдов по краю окопа, они пришли к месту, где несколько партий саперов готовили позиции для минометов. Унтер-офицер заметил Эванса и его спутника и вылез из ямы им навстречу:

– Как дела, сержант?

– Земля сильно промерзла, сэр.

– Знаю, но…

Взз… взз… взз – засвистели пули, послышалось торопливое татаканье пулемета. Сержант низко пригнулся. Эванс и бровью не повел. Глядя на него, не стал кланяться пулям и Уинтерборн.

– Я знаю, что земля промерзла, – продолжал Эванс, – но позиции для минометов нужны до зарезу. Из штаба сегодня опять подгоняли. Посмотрю, как у вас идет дело.

Сержант мигом нырнул в глубокий окоп, за ним не спеша спустился лейтенант Эванс. Уинтерборн, оставшись наверху, слушал, как он поторапливает людей. Та-та-та-та… взз… взз… взз… взз… На этот раз совсем близко. По спине пошел холодок; но ведь Эванс не кланялся пулям, стало быть, надо стоять спокойно. Эванс обошел все четыре будущие минометные позиции, потом двинулся к передовой. У тыльного траверса он приостановился.

– Здесь до немецких окопов совсем близко. Вон там, ярдах в ста пятидесяти от нас, у бошей пулеметная точка.

Та-та-та-та-та-та. Взз… взз… взз…

– Смотрите! Вот он!

Уинтерборн едва успел заметить мгновенные вспышки.

– А, черт! Забыл я захватить буссоль, – с досадой сказал Эванс. – Мы бы засекли их координаты для артиллерии, от них бы только мокрое место осталось.

Он небрежно спрыгнул в окоп, Уинтерборн послушно двинулся следом. Шагов через пятьдесят Эванс остановился.

– В вашей солдатской книжке сказано, что до армии вы были художником.

– Да, сэр.

– Рисовали, писали красками?

– Да, сэр.

– Почему бы вам не пойти в штаб дивизии чертежником? Чертежники там нужны.

– Видите ли, сэр, не то чтобы я очень мечтал о геройской смерти, но у меня такое чувство, что мое место в окопах, со всеми.

– А… понимаю. Ходок вы хороший?

– До войны я любил дальние прогулки, сэр.