Смерть героя

Но в далекие предвоенные времена люди старались привлечь к себе внимание нескончаемой болтовней и безудержным острословием. Однако в тот вечер, о котором идет речь, остроты отошли на задний план, ибо одно происшествие так потрясло этот маленький лживый мирок, что все перестали притворяться и заговорили искренне. За исключением Джорджа (он был слишком молод и безвестен, а потому в счет не шел) и нескольких женщин, почти все присутствующие связаны были с неким издательством, которое неожиданно вылетело в трубу. По совету мистера Шобба иные из самых богатых его покровителей вложили в это издательство капитал; художники «отделывали» иллюстрированные издания или писали книги о мастерах Возрождения, – в то непросвещенное время ими все еще интересовалась публика; с писателями заключены были договоры на неограниченное количество книг. Деньги текли рекой, затевались кое-какие любопытные начинания. И вдруг издатель исчез вместе с секретарем-машинисткой и всей оставшейся наличностью. Этим и объяснялось волнение в гостиной Шобба.

Джордж, немного растерянный, остановился неподалеку от кучки мужчин и женщин помоложе. Смуглый молодой человек довольно мрачного вида все повторял:

– Le crapule! Ah! Le crapule![21]

Несколько недоумевая, кто же это сволочь и почему, Джордж рассеянно прислушался к разговору.

– Он платил мне триста в год, а теперь…

– Мой последний роман пользовался таким успехом, что он подписал со мной договор на пять лет и дал авансу…

– А я получал двадцать процентов…

– Да, но я вам вот что скажу. Адвокаты заявили Шоббу, будто его четыре тысячи фунтов – это средства епархии…

– Знаю, знаю. Шобб нам говорил.

– Le crapule!

– Что-то скажет архиепископ?

– Ну, они постараются все это замять.

– Да, но послушайте… помолчи минутку, Бесси… я одно хочу понять – что теперь будет с нами? Как же наши авторские права? Шобб мне говорил, что по закону…

– К черту закон. Что мы теперь получим?

– Crapule!

– Наверно, ничего. Вы-то уж во всяком случае не много получите. Он даже не выпустил вашу книгу, а я должен был получать триста в год и…

– Дело даже не в деньгах, главное – моей книги не будет в продаже, а она так хорошо расходилась… видели вы большую статью обо мне на прошлой неделе в…

– Crapule!

Джордж поглядел на мрачного молодого человека почти с нежностью. Ему вдруг пришло в голову, что это «crapule» относится не только к неведомому виновнику беды, но и ко всем окружающим. В эту минуту подошел мистер Апджон, и Джордж отвел его в сторонку:

– Послушайте, Фрэнк, о чем тут речь?

– Милейший Берти удрал с Ольгой и со всеми деньгами.

– Милейший Берти? То есть… но ведь издательство остается?

– Остается одно воспоминание. В кассе ни гроша, понятно? Я хочу сказать, придется мне найти другого издателя для книги о супрематизме. Я хочу сказать, у Берти были проблески ума…

– А кто такая Ольга?

Но тут к мистеру Апджону радостно ринулась некая дама с двумя дочками на выданье, осведомленная о богатствах престарелой тетушки.

– Ах, мистер Апджон! – заворковала она. – Как приятно вас видеть! Как поживаете?

– С грехом пополам.

– В последний раз мы вас так и не дождались. На той неделе непременно приходите обедать, непременно! Сэру Джорджу ужасно понравилось, как вы рассказывали об этой вашей новой живописи… как бишь вы ее называете? Вечно я путаю названия!

– Познакомьтесь, – сказал мистер Апджон. – Леди Картер – Джордж Уинтерборн. В некотором роде художник.

Леди Картер оценила Джорджа с одного взгляда: поношенный костюм, небрежно повязанный старый галстук, чересчур длинные волосы, рассеянный взгляд – конечно, беден, во всяком случае, слишком молод. Она процедила сквозь зубы что-то презрительно-любезное и проследовала дальше в сопровождении мистера Апджона, делая вид, что беседа с ним ее очень забавляет.

Джордж подошел к столу, взял сандвич и бокал шампанского. Нескончаемая болтовня о пустяках его изрядно раздражала. Он чувствовал себя чужим, в нем поднималась упрямая злость. И Апджон уверяет, что тут собрались единственно умные люди в Лондоне! Ну, если это – ум, я предпочитаю оставаться дураком. Лучше уж гигантский спрут-скука, владычествующий за стенами дома, чем эти ядовитые медузы, тщеславные, самовлюбленные и злорадные.