Смерть героя

Запомнился еще один день – должно быть, это было последнее воскресенье перед четвертым августа, – когда Джордж пошел на Трафальгарскую площадь, на социалистический митинг в защиту мира. Вокруг памятника Нельсону народ теснился так густо, что Джордж не сумел пробраться поближе и почти не слышал ораторов, стоявших на цоколе памятника, над головами толпы. Седовласый человек с резкими чертами лица и аристократическим произношением что-то говорил о предрассудках черни. Видимо, он доказывал, что грозящая человечеству война – дело рук Российской империи. Опять и опять доносились слова «кнут», «казаки» и фраза «орлы войны расправляют крылья». По соседству шел другой митинг – за войну, и часть этой воинственно настроенной толпы двинулась на сторонников мира. Началась свалка, но тут вмешалась конная полиция. Толпа отхлынула с Трафальгарской площади. Людским потоком Джорджа увлекло к Адмиралтейству и дальше к Мэлл. Он решил, что можно вернуться и этой дорогой и у вокзала Виктории сесть в автобус. Но у Букингемского дворца путь преградила огромная толпа, в которую с трех сторон непрерывно вливались новые массы людей. Дворцовые ворота были закрыты, и перед ними выстроился полицейский кордон. Гвардейцы-часовые в красных мундирах и меховых киверах стояли «вольно» перед своими будками.

– Короля Георга! Короля Георга! – хором выкликала толпа.

– Короля Георга!

Спустя несколько минут распахнулось окно, выходящее на средний балкон, и появился король. По площади прокатилось оглушительное «ура!», и Георг V приветственно поднял руку. Тысячи глоток завопили:

– Хо-тим вой-ны! Хо-тим вой-ны! Хо-тим ВОЙ-НЫ!

И снова «ура!». Король ничем не выразил ни одобрения, ни порицания.

– Речь! – вопила площадь. – Речь! ХО-ТИМ ВОЙНЫ!

Король снова сделал приветственный жест и скрылся. Толпа ответила ревом, крики «ура!» смешались с ропотом разочарования. Нашлись весельчаки – без них не обходится ни одно сборище – и принялись кричать:

– Мы – трусы?

– НЕ-ЕТ!

– А немцы?

– ДА-А-А!

– Может, мы немцев очень любим?

– НЕ-Е-ЕТ!

Можно было не сомневаться в том, каковы чувства и настроения этой частицы Англии…

Но и тогда Джордж еще цеплялся за надежду, что мир будет сохранен, покупал только более миролюбивые радикальные газеты и верил, что сэр Эдуард Грэй «что-нибудь предпримет». Только англичанин способен так трогательно верить во всемогущество своих правителей! В конце концов, сэр Эдуард был не всемогущий Бог, а всего лишь мучимый тревогой министр иностранных дел, оказавшийся в весьма затруднительном положении и не имевший единодушной поддержки кабинета. Что же, спрашивается, мог он предпринять? Быть может, надо было в июле заявить напрямик, что, если Франция или Бельгия подвергнутся нападению, Англия не останется в стороне? Так говорят теперь многие, но тогда это прозвучало бы как вызов… Кто мы такие, чтобы судить и выносить приговор? И могут ли народы безоговорочно изображать себя жертвами своих правителей? Ведь хорошо известно, что во всех столицах толпа во все горло требовала войны. И хорошо известно, что самые многолюдные манифестации в защиту мира состоялись в Германии…

Когда пришла весть о том, что во Франции объявлена мобилизация и что немцы перешли бельгийскую границу, Джордж тотчас оставил всякую надежду. Он знал, что одна из основ британской политики – ни в коем случае не допускать, чтобы Антверпен оказался во власти какой-либо великой державы. Этот принцип был установлен еще при королеве Елизавете, а то и раньше. Кто это сказал: «Антверпен – пистолет, нацеленный в висок Англии»? Вся Европа схватилась за оружие, и Англия тоже будет воевать. Невозможное совершилось. Предстоит три месяца резни и всевозможных ужасов. Да, три месяца. Это не может длиться больше. Пожалуй, даже меньше. Конечно, меньше. Разразится грандиозный финансовый крах, и правительства будут вынуждены прекратить драку. Учетная ставка Английского банка уже подскочила до десяти процентов. На углу у Хайд-парка Джордж вскочил в автобус и сел у самой двери.

– Какие новости? – спросил кондуктор.

– Все очень серьезно: во Франции мобилизация.

– А мы как же?

– Пока никак. Но, видно, это неизбежно.

– Так мы ж не объявляли войны, верно?

– Пока не объявляли.

– Ну, тогда еще не все пропало. Лучше бы нам заниматься своими делами и не совать нос, куда не надо.

Заниматься своими делами! Как быстро это бескорыстное чувство вылилось в национальный лозунг: дело остается делом!