Вид у него был такой растерянный, что верзила без всякой опаски протянул руку и ухватил его за лацкан куртки, не переставая смеяться. Прочие члены шайки, до того полулежавшие на крыше, поднялись на ноги и с интересом наблюдали за происходящим. Корсаков подумал, что в глубине души малолетние ублюдки даже благодарны пришельцу за неожиданную забаву. Эта мысль привела его в ярость. Он прекрасно изучил и всей душой ненавидел подобное человеческое отребье, лучшее развлечение которого состояло в том, чтобы унижать и мучить своих ближних. Ссылок на возраст и на тяжелые социальные условия он не признавал, «Ну, засранцы, держитесь, — прошипел он себе под нос. — Таких, как вы, просто необходимо учить уму-разуму». От ярости все ощущения Корсакова обострялись, все движения становились быстрыми и безошибочно точными; он и страшился этого состояния, и в мирной обстановке порой нестерпимо жаждал ощутить его вновь. Главарь увидел его глаза, которые сделались почти бесцветными и, казалось, сошлись к переносице. В глазах парня промелькнул страх, но было уже поздно. Корсаков схватил за запястье черную руку, державшуюся за его куртку, и одним резким вращательным движением раздробил сустав. Раздался громкий отвратительный хруст и вслед за ним — пронзительный крик боли. Верзила согнулся, прижимая кисть руки к груди, и тут же получил страшный удар коленом в лицо, подбросивший его в воздух. Рухнув на крышу, он неуклюже завозился на ней, словно слепой щенок, в страхе пытаясь отползти подальше. Остальные попятились, но Корсаков был уже не в силах остановиться. Он двинулся к ним, держа их всех в поле своего зрения, видя, как они вытаскивают ножи. Корпусом он делал странные раскачивающиеся движения. Один из парней сделал было выпад ножом, но фигура Корсакова как раз в этот миг отклонилась в сторону, и сверкающее лезвие ужалило пустоту. Корсаков перехватил руку парня, рванул на себя, увеличивая инерцию движения его тела, и подсечкой свалил его на крышу. Перепрыгивая через лежащего, он успел нанести ему почти неуловимый глазом удар ногой в затылок, и парень тут же словно влепился в кровельное покрытие, перестав подавать всякие признаки жизни. Трое оставшихся на ногах принялись маневрировать по крыше, стремясь окружить Корсакова и напасть на него с разных сторон. Тот начал отступать, не забыв, однако, лягнуть в голову верзилу-главаря, не вовремя вздумавшего подняться на четвереньки, в результате чего верзила вновь отключился от всего происходящего. Продолжать отход Корсакову пришлось вдоль надстройки, внутри которой гудели лифтовые механизмы. Двое парней шли прямо на него, третий пустился в обход вокруг надстройки. Свернув за угол, Корсаков быстро подпрыгнул, уцепился за верхний край надстройки и, подтянувшись, ударом ноги в переносицу чуть не вышиб дух из парня, появившегося из-за угла. Тот без чувств рухнул в объятия своего товарища, двигавшегося следом, и вместе с ним повалился на крышу, потому что второму парню Корсаков, быстро спрыгнувший со своей высоты, разбил носком ботинка коленную чашечку. Выскочивший из-за другого угла надстройки третий и последний преследователь Корсакова, пошедший в обход, увидел удручающую картину: один из его приятелей пытался, издавая громкие стоны и неловко ворочаясь, выбраться из-под неподвижного тела другого, а рядом с ними на корточках сидел Корсаков и с любопытством разглядывал подобранные им ножи, выпавшие из рук неудачливых «Воздушных дьяволов». При появлении своего последнего неприятеля Корсаков поднял на него холодный взгляд и улыбнулся такой нехорошей улыбкой, что парень мгновенно остановился, а затем рванулся было наутек, но услышал голос страшного незнакомца: «Стой на месте, сукин сын, а не то я тебя проткну насквозь. Я бросаю нож быстрее, чем ты бегаешь». В подтверждение своих слов Корсаков перехватил один из ножей за лезвие сделал вид, будто собирается его бросить. Парень осмелился усомниться в его словах и Застыл в настороженной неподвижности, судорожно облизывая пересохшие губы. Корсаков выпрямился и посмотрел на малолетнего бандита с разбитым коленом, которому наконец-то удалось выбраться из под тела своего нокаутированного компаньона. После кратковременного раздумья Корсаков пнул его в бок — всего лишь для острастки, но так, что тот с душераздирающим стоном скрючился, словно эмбрион в материнской утробе.
— Эй ты, сопляк, ну-ка брось сюда нож, — обратился Корсаков к последнему здоровому члену шайки, показывая на крышу у своих ног. Со страхом глядя на грозного противника, тот повиновался. — Теперь сядь вот сюда, — повелительным жестом распорядился Корсаков.
Парень присел на корточки у стены надстройки.
— Да не так, — досадливо сказал Корсаков, — садись как следует, на задницу.
Парень сел, как ему было сказано, прислонившись спиной к стене надстройки. Теперь ему не удалось бы быстро вскочить на ноги.
— Кто вас сюда прислал? Кто вам платит? — требовательно спросил Корсаков.