Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

— Клянемся! — в один голос воскликнули «близнецы» и принялись наперебой открывать упаковки с соками. Рипсимэ удалилась, демонстративно оставив дверь открытой. Байтлих задумчиво произнес:

— Да, хорошенькая... А баб тут днем с огнем не сыщешь...

— Ты это брось, — прервал Корсаков ход его мыслей. — Это моя сиделка.

— Ладно, ладно, Винс, я пошутил, — поднял руки

Байтлих. — Я же не слепой — вижу, что у тебя есть шансы. Никогда не переходить дорогу товарищу —

вот мое железное правило.....

-г Ну ладно, ребята, хватит болтать, давайте бутылку. Клятвы клятвами, а выпить все-таки нужно.

«Близнецы» переглянулись и дружно расхохотались. Байтлих полез за пазуху и вытащил заткнутую за ремень плоскую бутылку с бренди. Он щедро плеснул Корсакову в стакан, стоявший на тумбочке, а в качестве закуски отсек ножом угол у пакета с апельсиновым соком.

— Выпей, Винс, сам за свое здоровье, а потом и мы выпьем за то же, — непривычно серьезным тоном произнес он. — Мы с Карстеном, да и все другие тоже, очень рады иметь такого товарища, как ты. Без тебя нам пришлось бы очень трудно. Будь уверен: что бы ни случилось, мы всегда тебя выручим.

— Спасибо, ребята, — лаконично произнес Корсаков и опрокинул бренди в рот. Ему хотелось сократить визит «близнецов», так как он боялся, что их потянет на воспоминания о совместных походах, а он не был склонен сейчас что-либо вспоминать, и меньше всего — подвиги «близнецов» в кишлаке Адам-хана. Не желая обижать гостей, Корсаков довольно удачно притворился, будто впадает в дремоту, и они мало-помалу притихли, посовещались и на цыпочках вышли из палаты.

Сразу после их ухода в палату ворвалась Рипси-мэ, словно ожидавшая этого момента в коридоре, потянула носом воздух и заявила обвиняющим тоном:

— Вы пили с ними спиртное! Не смейте кивать на сок — я чувствую запах! Как вы могли — ведь вы же дали слово!

— Я? Ничего подобного, — возразил Корсаков. — Это они дали слово, они же его и нарушили. То ли дело я — человек воистину строгих правил... — И Корсаков попытался ухватить Рипсимэ за талию. Однако та ловко отпрянула к двери, так что Корсаков, потеряв равновесие, едва не свалился на пол.

— Видно, правильно говорил о вас мой отец, — находясь на почтительном расстоянии, тем же прокурорским тоном произнесла Рипсимэ. — Вы не способны почтительно относиться к женщине, уважать ее. Вам нужно только использовать ее и потом отшвырнуть, как ненужную ветошь...

— Но я вовсе не хотел вас отшвыривать — боже сохрани! — возразил Корсаков. — Наоборот, я хотел прижать вас к своему сердцу, которое болит от одиночества. Простите, если мое поведение показалось вам слишком дерзким, — на самом деле оно является только знаком искреннего дружелюбия. У нас, если мужчина не попытается обнять и поцеловать жен щину, с которой он знаком уже несколько дней, то женщина думает, что он ее не только не любит, но и не уважает. Мне легче умереть, чем допустить, чтобы вы так подумали обо мне. Еще раз прошу у вас прощения и обязуюсь впредь не повторять своих ошибок. Умоляю, скажите, что вы меня простили!

— У вас на теле столько шрамов... — задумчиво произнесла Рипсимэ после паузы, не ответив на мольбу о прощении. — Я знаю, это все следы ранений. Почему вы стали заниматься таким опасным ремеслом?

— Судьба, — лаконично ответил Корсаков.

— А что это у вас за номер на руке?

— Личный армейский номер. Выколол на память.

И Корсаков спросил, меняя тему разговора:

— Можно, я буду называть вас Ритой? Ваше имя для меня слишком непривычно, мне трудно его выговаривать,   но   очень  хочется   называть  вас   каким-нибудь красивым именем. Рита — это красивое имя, можете мне поверить, и его вполне можно считать уменьшительным от Рипсимэ.

— Рита... — повторила Рипсимэ. — Действительно красивое имя. Очень короткое — его, конечно, удобнее произносить, чем мое. Мне кажется, «Рита» — это уменьшительное от имени «Маргарита».

— Почему — «кажется»? — удивился Корсаков. — Так оно и есть.

— Потому что у нас во всей округе нет женщины по имени Маргарита, — объяснила Рипсимэ. — И я

никогда в жизни не слышала, чтобы кого-нибудь звали Рита. По-моему, мусульманских имен я знаю больше, чем христианских.

— Ничего, — утешил ее Корсаков, — отныне это имя вы будет слышать постоянно. Хотя я очень боюсь вам надоесть, но без вас мне еще страшнее: я начинаю думать, что будет, если я никогда вас не уви   жу, а это очень страшно, Рита.

— А по-моему, с вам не случится ничего особенного, — с напускным равнодушием пожала плечами Рипсимэ. — В Европе множество красивых женщин, куда красивее меня. Вернетесь домой, увидите их и тут же забудете обо мне.

Корсаков покачал головой и тихо рассмеялся. Рипсимэ с замирающим сердцем ждала его ответа, но тут в коридоре послышались тяжелые шаги, дверь распахнулась, и на пороге возникла нескладная фигура Эрхарда Розе. Рипсимэ с испугом посмотрела на безобразного пришельца. Гигант, однако, и сам был смущен: он топтался в дверях, бормоча что-то невразумительное. Рипсимэ расхрабрилась и заявила решительно:

— Если вы опять будете пить вино, я никуда не уйду. Сяду и буду сидеть.