Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

— Милая Рита,  нам с Эрхардом надо поговорить, — сказал Корсаков. — Честное слово, я больше не буду нарушать режим. Хотя какой может быть

вред от стаканчика бренди? — добавил он, увидев, что Рипсимэ направляется к двери. Возмущенно фыркнув, Рипсимэ повернулась, но Корсаков со смехом поднял ладони вверх: — Клянусь, больше ни глотка!

Когда она, прошмыгнув под локтем Розе, скрылась за дверью, Корсаков поманил сообщника в палату и показал ему на свободный стул. Уловив по многозначительному выражению лица Розе, что он намеревается начать разговор об их подрывных замыслах против компании, Корсаков вовремя успел приложить палец к губам и жестом заставил немца придвинуться к его койке вместе со стулом, после чего прошептал в его уродливо скрученное ухо:

— Молчи о нашем деле. Работай, как и раньше, а я пока разузнаю, как устроена фабрика. Когда поправлюсь, взорвем ее к чертовой матери.

И вслух, отстранив Розе, Корсаков произнес:

— Извини, Эрхард, выпить с тобой не смогу — не хочу ссориться с сестрой, очень уж она хорошенькая. Так что ты глотни бренди, а я ограничусь соком.

— Жаль мне тебя, — искренне сказал Розе, справившись с замешательством, достал бутылку из внутреннего кармана куртки и сделал огромный глоток прямо из горлышка. — Эх, до чего же хорошо расслабиться после работы, — добавил он, переведя дух. — Нет, правда, жаль мне тебя, Винс. Как можно не выпить после такого напряга?

— Да ты меня особенно не жалей, «близнецы» уже налили мне стаканчик, — объяснил Корсаков. — Как думаешь, сколько мы набили в этот раз?

— Сотни полторы, не меньше, — поразмыслив, солидно ответил Розе. — А как классно сработали Ре-не и Жак! Без них нам пришлось бы повозиться с этим Вахабудином.

— И Кристоф тоже четко командовал, — заметил Корсаков. Они еще некоторое время беседовали таким же образом, немногословно обсуждая перипетии минувшего боя и ощущая крепнувшую между ними тайную связь. Затем Корсакова вновь начало неудержимо клонить в сон, и он признался в этом собеседнику. Розе усмехнулся:

— Обычное дело после ранения. Да хранит тебя бог, Винс, ты заслужил его заботу. Я буду молиться за тебя.

Корсаков пробурчал что-то невнятное, поскольку не знал, как принято благодарить за ходатайство перед господом. Через минуту он уже крепко спал. Розе, выходя, столкнулся в дверях с Рипсимэ, посмотрел на нее, открыл рот, собираясь что-то сказать, но ограничился только смущенным кряхтением и, сутулясь, удалился по коридору.

Проснувшись, Корсаков медленно открыл глаза и умиротворенно улыбнулся: на стуле у окна сидела Рипсимэ и, шевеля губами, читала какую-то потрепанную английскую книжку.

Глава 7 ЛЮБИМЕЦ СМЕРТИ

Дожидаясь заживления раны, Корсаков не предавался лени: поутру он до седьмого пота проделывал различные упражнения для рук, которым простреленная нога не могла служить помехой, а затем прогуливался вокруг казармы с палкой из какого-то невероятно твердого горного дерева, которую ему принесли «близнецы». Группа несколько раз выходила на задания без Корсакова, и «близнецы» после возвращения непременно приходили проведать раненого товарища. Подвыпившие, оживленные, они, совершенно не стесняясь Рипсимэ, наперебой с хохотом рассказывали о таких вещах, что Корсаков вынужден был просить свою строгую сиделку удаляться на время их визита. Оказалось, что группа пару раз устраивала засады на дорогах в пограничном горном районе, а однажды разгромила какой-то кишлак.

— Ерундовое задание, Винс, просто детская игра! — гомонили «близнецы». — Не то что с Адам-ханом. У них там даже охранения нормального не было. Дом, где жил ихний вождь, мы разнесли сразу же, а потом просто прочесали все мазанки, чтобы собрать оружие... ну и все прочее, что подвернется. Давай поправляйся скорей, тебя ждет твоя доля. Кстати, на место нас теперь вывозят на вертолете, жизнь пошла просто шикарная. Не надо трястись на джипах по сумасшедшим дорогам, потом эти джипы прятать и ждать, что местные разбойники устроят возле них засаду. То ли дело вертолет: вылез, прошел десяток километров, отработал, вернулся, улетел...

— Да, это отлично, — соглашался Корсаков, а сам мечтал о том моменте, когда «близнецы» уйдут и вернется Рипсимэ. С ней Корсаков мог разговаривать часами, иногда ловя себя на том, что, глядя на нее, сам уже не понимает, о чем говорит. Мало-помалу Рипсимэ перестала дичиться и не протестовала, когда Корсаков накрывал своей грубой ладонью ее точеные пальчики, отличавшиеся, впрочем, немалой силой. Она не возмущалась, когда он клал руку на ее упругое бедро, только вздрагивала и умоляюще смотрела на него своими бархатными глазами. Корсаков, сам себе удивляясь, вздыхал и убирал руку. Папаша Рипсимэ по-прежнему ходил мрачнее тучи, поглядывал на Корсакова очень недобро и устраивал дочери сцены, однако та все его обидные слова выслушивала как будто в забытьи, торопясь вернуться к выполнению своих обязанностей сиделки.