Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

Корсаков очнулся от холода. Он лежал на голом цементном полу в огромной, совершенно пустой комнате с обитой железом дверью. В узкое окошко под высоким потолком виднелось пронизанное сол- нечным светом синее небо — правда, синеву сверху вниз грубо прочерчивали три железных прута. Голова у Корсакова болела, к виску было больно прикоснуться. Низариты, видимо, накачали его снотворным — на локтевом сгибе виднелся след от укола. От наркоза и от полученного сотрясения мозга пленника мутило. В его памяти понеслись картины гибели «великолепной семерки», и он застонал — он успел привязаться к своим товарищам, хотя и понимал, что вряд ли кто-нибудь во всем мире пожалеет о таких людях. Впрочем, он тут же с усмешкой вспомнил о красотке — жене Фабрициуса: вот она-то пожалеет наверняка, но не о невзрачном и немолодом муже, а о деньгах, лежавших на секретном счете, номер которого вместе с бумажником пули разорвали на груди Терлинка. «Да, разве этой шлюшке понять, каким солдатом был ее пузанчик-супруг», — подумал Корсаков и, вторично застонав от ломоты во всем теле, кое-как поднялся на ноги. Подойдя к окну, он подпрыгнул, ухватился за оконные прутья, подтянулся и выглянул наружу. Перед ним разверзлись такие неизмеримые дали, что от неожиданности он чуть не свалился на пол. Далеко внизу лежало безжизненное каменистое плато, пересеченное светлой линией дороги. По дороге, поблескивая, бежал автомобиль, крохотный, как божья коровка. Равнина упиралась в невысокую горную цепь, за которой, сколько хватал глаз, теснились другие вершины, постепенно размываясь и голубея. По-прежнему бесстрастно гудел «ветер ста двадцати дней», задувая в окно холод высокогорья. Корсаков подтянулся повыше и посмотрел вниз. Прямо под ним к земле уходила гладкая, словно стесанная гигантским резцом базальтовая стена головокружительной высоты. Правее Корсаков увидел внизу обширный двор, обнесенный мощной стеной. Двор служил одновременно и взлетной площадкой: на нем стояли большой десантный вертолет и второй вертолет поменьше. От ворот, возле которых стояли вооруженные часовые, постепенно понижаясь, на плато спускалась насыпь таких титанических размеров, что трудно было принять ее за творение рук человеческих, даже если допустить, что основой ее послужил горный отрог. Все увиденное Корсаковым было так огромно, что ему показалось, будто он попал в иной мир, в угрюмую страну великанов, равнодушную к маленькому человечку. Это впечатление отчасти рассеивали лишь тупо ноющий висок да маленькие фигурки часовых во дворе. Корсаков спрыгнул на пол и, усевшись у стены, стал ждать. Он понимал, что находится в главном убежище низаритов, в обиталище Горного Старца, и при мысли о том, что их всем миром отправили атаковать эту таинственную крепость, словно выстроенную могучими джиннами, лицо его искривляла злобная гримаса. Начальство явно не хотело их возвращения: свое дело наемники сделали, и теперь наступало время переговоров и соглашений, когда вояки становятся лишними. Эти мысли разогнали в голове у Корсакова сонную одурь, а в душе — подавленность и покорность судьбе. Ему остро захотелось вернуться и довести до конца свои счеты с компанией. «Не стоит умирать прежде смерти», — подумал он словами Томми Эн-до. Превозмогая боль во всем теле, он принялся делать разнообразные упражнения, разрабатывая затекшие мышцы и одновременно согреваясь. Через некоторое время он услышал звук шагов за дверью, в замочной скважине залязгал ключ, и дверь распахнулась. На пороге стоял тот самый бородач, который убил Терлинка и Розе, а за его спиной — еще несколько вооруженных до зубов низаритов. В руке бородач держал пистолет.

— Свяжите его, — распорядился бородач, кивком пропуская мимо себя своих подручных.