Смерть и немного любви

– Мне сегодня сказали, что мой отец – санитар из морга, которого посадили за то, что он глумился над трупами. Скажи мне, что это неправда, и я больше никогда не вернусь к этому вопросу.

Лицо Турбиной стало землистого цвета.

– Кто тебе сказал? Кто посмел?..

– Неважно, мама. Важно только одно, правда это или нет.

– Он тебя нашел? Говорил с тобой?

– Кто? Кто должен был меня найти и говорить со мной? Ответь же наконец.

– Твой отец. Эта мразь. Это он тебе сказал?

– Значит, это правда, – глухо сказал Валерий, прислоняясь к стене и закрывая глаза.

И тогда мать рассказала ему все. Про то, как обнаружила гниющее тело умершего соседа, как молоденький санитар из морга Павел поил ее водкой, чтобы она нашла в себе силы помочь ему, потому что никто больше не хотел этого делать. Про то, как он вернулся, как они снова пили вдвоем, как он остался у нее на ночь и как она выгоняла его утром. И даже когда обнаружила, что он украл у нее старинное и очень дорогое кольцо, она не кинулась его искать, не стала заявлять на него в милицию, хотя прекрасно знала, где его можно найти. Ей было стыдно. Ей было отвратительно. Она ненавидела сама себя.

А спустя два месяца она обнаружила у себя признаки беременности. Спохватилась не сразу, грешила на начинающийся ранний климакс. У нее, нерожавшей и никогда до той поры не знавшей мужчину, месячные и без того были нерегулярными. Только постоянная головная боль и сонливость заставили ее обратиться к врачу. Тот подтвердил беременность, назвал срок – семь-восемь недель. Она и без него знала, какой срок, точка отсчета была только одна.

И в этот момент ее вызвали в ректорат и торжественно сообщили, что ее как члена партии, активно участвующего в общественной жизни института, рекомендуют для поездки в Чехословакию на два месяца по обмену опытом. Шел 1967 год, поездки за границу доставались только самым удачливым и пробивным. И Вероника Матвеевна дрогнула. Она не смогла отказаться. Ехать надо было уже через две недели. Она кинулась искать врача-гинеколога, свою старую знакомую, которой доверяла безоговорочно, в надежде сделать аборт в течение этих двух недель. Ей не повезло, знакомая оказалась в отпуске. Она бросилась в женскую консультацию по месту жительства, попросила направление. Ее заставили сдать анализы и направление выписали только после этого. Схватив направление, она помчалась в больницу и там узнала, что на аборты очередь и ее могут положить только через двенадцать дней. А до отъезда осталось всего семь. Она просила, умоляла, плакала, говорила, что уезжает за границу на два месяца и ей непременно нужно успеть… Заведующая отделением презрительно швырнула ей направление назад и фыркнула, что, мол, по заграницам разъезжать время есть, а в очереди постоять вместе с теми, кто не ездит, так вы очень занятая. Конечно, Вероника Матвеевна могла бы обратиться к коллегам по институту с просьбой составить протекцию в какой-нибудь больнице, пусть в самой захудалой, но… Сорок два года. Одинокая. Член партии с безупречной репутацией. Ей было стыдно.

Она уехала в Чехословакию беременная, а через два месяца, когда она вернулась, было уже поздно. При четырех с половиной месяцах аборт не взялся бы делать никто.

Она смирилась и даже начала радоваться тому, что у нее будет ребенок. Но в голове гвоздем сидело воспоминание о том, какой страшный день предшествовал зачатию. Сколько она выпила тогда? Бутылку водки днем и еще бутылку на двоих вечером, когда пришел Павел. А сколько же он выпил? Она смутно помнила, что после той бутылки, которую они выпили вместе, она открывала еще одну, сама больше не пила, а Павел наливал себе. И потом, кто знает, сколько он выпил днем, до того, как вернулся к ней.

Она читала в специальной литературе о детях-уродах, которые рождаются от родителей-алкоголиков, но решила все-таки проконсультироваться у специалистов. О своей проблеме она, конечно, никому не рассказывала, камуфлировала свой интерес под чисто профессиональный, интересовалась, какие патологии в сфере уха, горла и носа могут явиться следствием алкоголизации родителей. Ей объяснили все подробно, в деталях, демонстрировали муляжи, заспиртованных уродцев, как изъятых из чрева матери, так и рожденных. У нее волосы шевелились на голове, по ночам мучили кошмары. А ребенок в ее животе все рос и рос и уже начал шевелиться…

Когда родился мальчик, Вероника Матвеевна пристально и тревожно вглядывалась в него, стараясь найти признаки уродства или неполноценности. Но Валерик был здоровым и удивительно хорошеньким, с черными густыми волосами и темно-синими глазками. С самого момента рождения ей стало понятно, что он разительно похож на Павла. И она стала молиться, чтобы внешним сходством все и ограничилось.