Смерть и побрякушки

— Пошли мы в синагогу. Службу отстояли, мужики понизу, бабы поверху, все по-людски. Так в праздник же и посидеть, перекусить. Вышли мы и сели в тенечке снидаты. Я куру взяла, горилочки израильской, сэндвичей наделала. Только разложились, соседка моя мимо идет. Как увидела она мои сэндвичи, как заверещить. Мени аж вуха позакладало! За раввином побежала, тот примчался и давай нас з-под синагоги гнать. Потом ведра похватали, после нас синагогу отмывать!

— Кать, с чем у тебя сэндивичи были? — содрогаясь от сдерживаемого хохота, поинтересовалась Марина.

— Та шо там! Ну трохи шинки…

Кирилл сдавленно хрюкнул, потом не выдержал и дико захохотал:

— В синагогу… С салом…

— Ну от я и подумала — шо то за життя, если даже съесть, что хочешь — и того нельзя! И поихала!

— Катюха, так ты израильская диссидентка. Покинула страну по кулинарно-идейным мотивам, — веселилась Марина.

— Та не в идеях дело! — с досадой отмахнулась Катя, — И не в сале теж. — она грустно вздохнула, — Прожила б и без сала — мало я его дома ела? Просто дистало меня все аж по самые не могу. Навищо ехать в ту заграницу, если все як дома — я на трех работах, муж с бутылкой, а у детей ботинок нема. А ще зима в Израиле вроде тепла, а в домах холодно, и не топят.

Я прием один обслуживала, ну там подай, убери. С австрийцем познакомилась, зустричалысь потим, у моря гуляли, — глаза ее стали мечтательными, — Он как уезжал, меня звал, а я все боялася, все случая ждала. От мне соседка его и подарувала. Детей похватала, и сюда.

— А муж?

Катька небрежно отмахнулась.

— А шо муж?. Столько лет еврея з него делала, человека делала, хватит з мене! — и тут же поинтересовались, — А вы тут чего?

— По делам приехали, на пару дней.

— Так пошли ко мне, — она вскочила, стремительно всовывая Кириллу в руки пакеты с покупками, — Тут у готелях страшные цены, з глузду съехать можно!

— Катюха, есть у меня деньги, я за последнее время разбогатела.

Катька на мгновение остановилась, оценивающе разглядывая Кирилла:

— Что, у твоего гроши водятся? То добре. От нехай он тебе и скажет, что разбазаривать их не треба. Где чемодан?

— Здесь, в камере хранения.

— Берить и пишлы. А ты, малый, клади зверят до сумки и давай маме ручку. Ох и красивый сынок у тебя, Маринка!

— Саша не мой сын.

— Ага, з дитем, значит, мужика взяла, — кивнула Катька.

— Я начинаю понимать Эдичкиного папу — «твой», «взяла» — скоро вы нас на поводках водить начнете, — хмыкнул Кирилл и отправился за чемоданом.

— У вас з ним щось не добре?

— Долгая история, Кать, — вздохнула Марина.

— Ничого, время будет, расскажешь. Ну пишлы, пишлы.

Огромная квартира в жилом комплексе в центре Вены состояла из одной, тянущейся в бесконечность комнаты, разделенной на секции роскошными меховыми занавесями и набитыми книгами шкафами, что делало ее похожей на пещеру продвинутого неандертальца. Марина присмотрелась: все книги посвящены компьютерной технике и Интернету. По квартире они насчитала штук пять тихо мерцающих мониторов. Не в силах оторваться, Кирилл притормозил у новехонького Макинтош, похожего на половинку баскетбольного мяча. Марина заглянула ему через плечо, кончиками пальцев коснулась гибкой шеи, на которой словно головка цветка, гордо возносился дисплей.

— Нравиться? — по-английски прозвучало из темноты.

— Да, — почти восторженно выдохнул Кирилл, — Такая машинка!

— Как драгоценность, — почтительно кивнула Марина и всмотрелась в полумрак. Невысокий бородатый мужчина смотрелся за компьютером столь органично, что казался его неотъемлемой частью.

— Руди у мене самый крутый компьютерщик, — горделиво пояснила Катька и доверительной скороговоркой добавила, — Не пьет, не дерется, меня любит, до дитей добрый и богатый — жуть. А шо целый день в той ящик пялиться — так мне оно и свободнее. Ну, пошли на кухню.

Кирилл приотстал, через минуту они услышали как мужчины что-то оживленно обсуждают по-немецки.

— О, твой моему понравился, то редко бывает. — Катька небрежным жестом откинула в сторону занавесь из серого каракуля. Марина окинула взглядом сшитое из мелких шкурок полотно. Такой занавески вполне бы хватило на пару шуб. — Тебе и твоему ось там постелю, а пацан хай идет у цей куточок, — Катька отбросила очередную завесу из неизвестного Марине, но явно натурального меха. Марина погладила нежный ворс неведомого зверя, невольно прикинула, сколько такой занавес может стоить и преисполнилась почтительности. — Тут моих дитей играшки, играйся, пока мы з твоею мамою на стол соберемо.

— А где дети?