Люди начали строить Вавилонскую башню, начиная с неба, надеясь таким образом попасть домой. Индейцы резали на куски сновидения и передавали веревочной морзянкой узкоглазым антиподам. Когда башня была почти достроена, она рухнула с неба вниз, и никто не успел ее поймать. Главного Бога в это время не было дома (она вообще-то негритянка), а когда она вернулась, то сделала вид, что разгневалась. Но потом прибрала осколки башни все до одного. Этот случай известен как история о Тунгусском метеорите.
Красил губы собственной плесенью.
Не мог жить ни на чем, приходилось намазывать себя на сыр.
В наказание пообедал.
В назидание поужинал.
Одевался понапрасну.
Купил диван в форме спящего кота.
Вышел из морозь.
Прошел дождем и легализовал насморки.
На внутренней стороне очков нарисовал свой отдельный мир.
Улыбался в рассрочку и натощак.
Невзирал.
Зашнуровал носки и пообедал с покойной матушкой.
Бесстыдно копался в экваторе.
Прочитал себя в журнале.
Запараллелился с синусоидой, признался папе в маме.
Собирался помассировать прыщи.
Измывался над бутербродом.
Запил шампунь дорожным знаком.
Обналичил Канта.
Купил безрукавку специально для Венеры Милосской.
Нашел и возродил в себе котлету.
Обещал быть нежно-фиолетовым.
Жил без поноса целую пятилетку.
Обнаружил в себе склонность к одиозности.
Поставил кровать на попа и позвал попадью.
Ушел в прерии выращивать макароны, а на трусах вышил запятую, чтобы не подозревали.
Разлил воскресные трупы по бутылкам и продал мазохистам за большие ботинки.
Получил в подарок бутафорский каравай с поддельной солью.
В качестве оберега использовал автобус.
Написал книгу на рисовом зернышке и потом долго искал сволочь, которая его съела.
Переплюнул собственную бабушку, которая вообще не плевалась.
Одевал домашнего дракона в попонку из негорючего материала.
Зашел в магазин «в щи — фрукты» и в результате сварил сладкий суп и соленый компот.
Во сне постукивал по подушке, вспоминая о тамбурине.
Сделал татуировку на новом ремне.
Раскрасил платье косметикой.
Улыбнулся не туда: фотоаппарат был с другой стороны.
Кокетливо скончался.
Она выскочила под дождь на дорогу. Удар машины не почувствовала. На несколько секунд потеряла дыхание, рассматривая мокрую дорожную пыль и нависший бампер. Затем обнаружила себя на месте водителя. Ей было около тридцати, она горячо любила мужа. У нее была собака Барбацуца, красивое имя Аврора и редкая профессия — танцовщица.
Некоторое время она посидела за рулем, вспоминая свою новую жизнь, потом вышла из машины посмотреть на себя. Левая половина лица Ефросиньи была всмятку, правая же оставалась спокойна и прекрасна. Она подняла себя на руки и посадила на переднее сиденье, красивой половиной лица наружу. Немного подумав, нащупала рычаги управления, не совсем понимая, что и зачем нажимает, предоставила телу соображать самому. Развернулась и поехала но проселочной дороге в свой старый дом. Дождь лил, кошки высыпали навстречу в некотором недоумении. Она внесла тело вовнутрь и положила посреди горницы. Зажгла лампады, налив в них доверху масла, за ночь прочитала от начала до конца вслух псалтирь Давида и ушла утром, приказав кошкам «брысь!». Из прежних вещей взяла только нательный крестик. «Крестик — это бирочка, по которой Бог определяет, кто из людей принадлежит ему», — объяснила она себе. Зрение было черно-белым, дождь перестал, она вышла в утреннее солнце, пошатываясь от усталости. В кармане смешно закукарекал мобильный телефон — это муж назначал ей свидание. Ах да, начался четверг. Но сильнее любви хотелось спать, пришлось сказать одно слово: «Вечером!» — и отключить.
С ощущением, будто вернулась после долгого отсутствия, она приехала в Аврорин дом, который тактильно уже представляла себе до мелочей. Постучала по стенке, укрепляя ее реальность, задернула плотные шторы, съела чужое яблоко, легла на стол, укрывшись широкой и длинной юбкой, которую подробнее не рассмотрела в полутьме, и проспала, сколько могла. Было приятно быть умирающей и при этом рождаться. Рано вечером она поднялась на чужие ноги и, как прилежная ученица, принялась привыкать к телу. Оно было длинновато, узко в плечах и немного жало за ушами. Ефросинья стукалась о притолоку и спотыкалась о разные предметы, запоминая свое красивое имя. Переговариваясь со своими ногами, она заново училась заходить в двери. Юбка оказалась в красных розах и предназначена была для танца фламенко. Она надела ее наизнанку.
В старом доме за три последующих дня исчезла прежняя Ефросинья. Ее тело понемногу испарилось, оставшиеся косточки светились всё слабей, затем стали угольками. Кошки разбежались, но недалеко. Они думали, как теперь быть. Некоторые стали растениями и предметами мебели, другие забрались в землю и там окуклились. Часть вернулась в мир и стала просто кошками.
Ефросиньины сыновья стали просто детьми, перестали пахнуть настроением и звенеть колокольчиками, а влюбленные мужчины в одночасье позабыли, что она существовала. Лишь иногда все они вздрагивали от холода с жаром, вспоминая что-то несуществующее.