Впоследствии я понял, что мое разбитое в детстве сердце выбирало именно тех девушек, которые напоминали мать. Они были жестоки, насмешливы и равнодушны ко мне, и, главное, я не знал путей, ведущих к их телам. Я терял дар речи, когда надо было с ними заговорить, я терял дар жеста, когда надо было к ним прикоснуться, я был неуклюж и растерян, маскируя это грубостью и надменностью. Измотанный непрекращающимся влечением, я готов был физически наброситься на свою мечту, чтобы взять ее силой, но не представлял, что же буду с ней делать после того, как порву застежки платья.
В полном ужасе я воображал, как жертва обольет меня презрительным парализующим взглядом матери, как я вместо насильника превращусь в слабого и жалкого неудачника, я был готов, скорее, умереть, чем пережить это.
Однажды меня позвали в гости двое полузнакомых парней, мы сидели вечером за мадерой, я чувствовал на себе их взгляды и почему-то хотел опьянеть всё больше. Когда один из них, подливая мне вина, заглянул в мои изголодавшиеся по человеческому вниманию глаза, я почувствовал, что согласен, сам еще не зная, на что. Они называли друг друга Алчи и Арчи и были похожи, как животные одной породы. В их жестах было что-то обезьянье, и опьяненному сознанию это было приятно. Они полны были нежности ко мне, и я затрепетал, когда Алчи поднес бутылку к моему бокалу, а губы к мочке моего уха.
Он коснулся меня языком, вино лилось мимо, а его глаза стали огромными, почти на полмира. Вдруг я заметил, что Арчи — тот, который постарше, держит свою ступню на моей. Мое внимание разорвалось надвое, я зачарованно смотрел, как расширяется пятно мадеры на скатерти.
Они не были красивы или умны — эти неродные полублизнецы, но меня никто больше в жизни так не ласкал. Я хотел тепла, жаждал, чтобы кто-то смотрел в мои глаза и держал вот так ногой мою ступню. Они целовали меня со всех сторон во все места, а я представлял, как это делала бы женщина.
Я не сопротивлялся ничему. Они унесли мое полурасплавленное тело в кровать, сняли одежду с себя и меня, я лежал между ними, почти не существующий, ждал, что будет дальше, когда вдруг меня охватила трезвость.
Я встал и сказал им, что хочу женщину, а не их, что я мужчина, хоть и не знаю, что это такое. И тогда тот, который постарше, Арчи, тихо сказал мне, что мне нечего делать с женщиной, пока я не знаю точно, чего она хочет и как устроена. Они обещали мне это объяснить и предложили испытать свое воображение сейчас с ними для того, чтобы в будущем не ударить в грязь лицом.
Они заверили меня, что для мужчины лучше сделать так, что иначе нечего и пытаться быть с девушкой, потому что она обязательно с насмешкой отвергнет мою неумелость. Они обманули меня, но тогда я этого не знал. Алчи — тот, который помладше и чуть миловиднее, вытащил из шкафа женское платье, бюстгальтер, чулки и пояс к ним. Надел кружевные девичьи трусики и парик с длинными волосами. Во всём этом он не стал симпатичнее, и мне пришлось выпить еще мадеры, чтобы заставить себя снять с него платье и эти самые трусики. Я представил себе пугающую и зовущую обнаженную грудь женщины, но у него в лифе не было ничего кроме ватных подкладок. Я сказал себе, что страх — всего лишь воображение, и перестал бояться.
Он просил меня войти в него, говоря, что гораздо труднее найти того, кто войдет в тебя, чем того, в кого войдешь ты. Что лишь такой, как я, неопытный с женщиной, мог достаться ему ненадолго, и то лишь перед тем, как я уйду искать нормальное счастье, оставив ему маленький обломок ненормального, но единственно возможного для него. Он был искренен в этом, и я, наконец, поверил ему.
Они объясняли мне, как это сделать с ними, и как потом делать с женщиной — осторожно, нежно, сначала слегка, потом всё глубже. Сначала медленно, потом всё быстрее, как затормаживать себя, глубоко дыша вперед, двигаясь от входа в тело к самой его глубине, как делать мелкие и быстрые толчки почти на дне, которого нет.
Невзирая на все мои страхи и выпитый алкоголь, у меня всё получалось, мой партнер тихо и хрипло стонал всем нутром, невнятно шепча о моей силе и нежности, с меня лился пот, я чувствовал руки второго — Арчи, ласкающие мои ступни, икры, бедра и ягодицы.
Он вошел в меня, так же, как я был в Алчи, и я понял, что давно был готов на это. Накопленная одинокими ночами нежность наплывала на меня мед ленными волнами, и я таял, как сахар в кипятке.
Я потерял свое тело, кровать ушла из-под меня, я висел между телами моих любовников, взлетая и падая одновременно.
Лишь потом, еще много раз пережив этот взлет-падение в той же компании, я понял, что голод, оставленный мне матерью, так и не утолен. Но я, связавшись с этими мужчинами-женщинами, заблудился в своих страхах и желаниях и потерял самое главное, что необходимо для его утоления.
У меня исчез напор.