Смерть и прочие хэппи-энды

Как я вообще позволила Гарри вернуться в мою жизнь? Как снова ему поверила? Ведь правда заключается в том, что люди не меняются. Меняется лишь наша точка зрения, ракурс. Мы видим то, что хотим видеть, а в Гарри я хотела замечать только лучшее. Я не желала видеть ложь. Даже если бы я и в первый раз сказала все, что думала, финал от этого не изменился бы. Потому что Гарри никогда не любил меня. Он был просто убедительным обольстителем. И как ни трудно – это нужно признать, потому что третьего раза не будет. Все на самом деле кончено.

Но эй! Уже Рождество, и я жива, и хотя разбитое сердце ноет, я справлюсь. Потому что это то, что нужно сделать.

Я складываю пустой пакет и отступаю назад, глядя на елку. Как же красиво! Это немного исцеляет мое раненое сердце.

– Дженнифер, – говорю я вслух, – все будет хорошо.

– Что будет хорошо? – интересуется Изабель.

– Господи, ты меня напугала.

– И часто ты разговариваешь сама с собой?

– Понятия не имею, – отвечаю я. – Никого нет рядом, кто бы мог сказать мне.

Сестра подходит и обнимает меня за талию.

Я кладу голову ей на плечо, и мы стоим, глядя на елку.

– Прекрасная работа, – хвалю я. – Ты хороша в этом деле, ну, ты знаешь.

– Спасибо, – отзывается Изабель, – я ведь не просто красивая пустышка.

– Да я поняла это уже давно.

Она чуть сжимает мою талию.

– Ого, – произносит она, – кажется, менопауза принесла тебе несколько лишних кило. Тебе нужно начать заниматься йогой. Лучше разобраться с этим раньше, чем позже. Позже все усилия могут пойти прахом.

И тут я решительно говорю:

– Я беременна.

Вот так просто и выкладываю.

– Да брось! – фыркает Изабель.

– Правда.

– Тьфу, – она разворачивает меня лицом к себе, – не шути так.

– Я и не шучу.

– Святые угодники! У тебя просто одно чудо за другим. – Она прижимает меня к своему стройному телу. – Я не могу за тобой угнаться. Недавно ты умирала, потом страдала от пременопаузы, а теперь что, ешь за двоих?

– Надеюсь, что так, – отвечаю я. – Я на тринадцатой неделе. Никогда раньше не заходила так далеко.

– Почему ты раньше не сказала?

– Не хотела сглазить.

– Тринадцать недель – это хорошо! – Сестра отрывается от меня, и мы смотрим друг на друга. – А что Гарри чувствует по этому поводу?

– Ну… Как бы сказать…

Кажется, Изабель ощущает мою неловкость.

– Давай продолжим этот разговор, когда все отправятся по кроватям? – предлагает она. – Прежде чем Санта спустится по трубе, опрокинет рюмку хереса и попытается меня трахнуть.

Я усмехаюсь:

– Да, думаю, наш разговор выйдет долгим.

У Изабель вытягивается лицо.

– Просто скажи мне, что у тебя нет с ним проблем.

Я киваю:

– Да, у меня нет с ним проблем.

Глаза Изабель блестят. На секунду она напоминает мне нашу маму. Сестра целует меня в щеку.

– Пойдем пообедаем. Не возражаешь, если я расскажу Санте и детям?

– Валяй, – соглашаюсь я. – Я не против. Зачем вообще хранить секреты? Ну, кроме твоего, разумеется, – я шутливо пихаю ее в бок.

– Тс-с, я и об этом с тобой поговорю. Все кончено. Я сделала это.

– Порвала с Барри? – шепчу я изумленно.

Она кивает – да, мол.

– Но придержи эту мысль!

– Святые угодники, – бормочу я.

Мы все усаживаемся за стол, и Мартин стучит ножом по своему бокалу.

– Объявление! – начинает он, и обе дочки выпрямляются, обратившись в слух. Мартин торжественно улыбается. – Давайте поприветствуем Дженнифер на нашем ужине в честь Сочельника.

Он по очереди оглядывает каждого члена семьи и наконец останавливает свой взгляд на мне.

– Теперь, Дженнифер, хочу сообщить, что в Сочельник мы едим все любимые блюда девочек. Верно, девочки?

Девочки кивают.

– Поэтому на сегодняшнем ужине у нас коктейль из креветок, потом спагетти болоньезе, а затем будет десерт с сюрпризом.

– О-о, – выдыхаем мы дружно.

– Но сначала давайте сложим руки и помолимся.

Я бросаю взгляд на Изабель.

– Он обращается к Богу на Рождество, – шепотом поясняет она, и я стараюсь сохранять невозмутимое выражение лица.

Мартин смотрит на нас поверх своих очков-полумесяцев и проникновенно говорит:

– Лучше на Рождество, чем никогда.

– Давай же, – торопит его Изабель, – а то креветки остынут.

Девочки хихикают, а потом спохватываются, прикрывают рты руками и быстро снова складывают ладони в молитвенном жесте.

Мартин делает глубокий театральный вдох и откашливается.

– За то, что мы получаем, пусть Господь научит нас быть искренне благодарными.

– Аминь, – подхватываем мы, опуская руки, однако Мартин продолжает в каком-то проповедническом ударе:

– И спасибо Тебе, Господи…

Изабель удивленно смотрит на него через стол, словно это что-то новенькое.

– За то, что позволил Дженнифер быть с нами и обратил ее болезнь в ошибку. Нам есть за что быть благодарными в этом году, Господи. Мы все совершали ошибки. Прости нам наши промахи в жизни и дай нам силы быть твоими верными и смиренными слугами.

Я изо всех сил пытаюсь удержаться от смеха. Искоса смотрю на Изабель и встречаюсь с ней взглядом. Мы разделяем друг с другом момент детского смущения, в то время как ее дочери, с серьезными лицами и закрытыми глазами, играют во взрослых.

– И пожалуйста, Господи…