Но Элен положила конец этим прогулкам. «Мальчик еще не дорос до того, чтобы разбираться в таких вещах», — сказала она. «Я сам, кажется, не дорос», — отвечал Маркэнд. «Кроме того, — заключила она, — он может подхватить там какую-нибудь болезнь». И Маркэнд скоро забыл об этом. Все это было очень давно. — Правда, — думал он, — если бы после смерти моего отца, бескорыстного музыканта, у матери моей не остался великодушный брат по имени Антони Дин, я бы до сих пор работал в механической мастерской Девитта и, может быть, женился на женщине, которая стирала бы мне рубашки и готовила обед. — Маркэнд это знал. Но вопросы, на которые нельзя найти ответа, далеки и смутны, а положение, которое он занимал в мире «Дин и Кo», надежно и близко. И пожалуй, его дядя был прав, утверждая, что каждый умный и энергичный человек может пробить себе дорогу в Соединенных Штатах. «Восьмичасовой рабочий день? — Антони Дин относился свысока к идеалам рабочего движения и пренебрежительно подчеркивал это. — Я никогда не был сторонником восьмичасового рабочего дня и готов поставить свой последний доллар за то, что ни Джон Рокфеллер ни Е.Х.Гарриман также не сочувствуют ему». Быть может, все-таки каким-нибудь таинственным путем деньги достаются в награду тому, кто ради них терпит тяжелый труд, тяжелые заботы, тяжелую жизнь. Но тогда в логический рай Америки он проник обманом. — Потому что я не знаю ни тяжелой жизни, ни тяжелых забот, ни тяжелого труда ради денег. Может быть, в конце концов я лишусь их, шутливо утешал он себя. Все эти мысли длились одно мгновенье и скоро были забыты.
Когда, порядком запоздав, Маркэнд вошел наконец в столовую, дети кончали завтрак. День их был до краев наполнен делами, как это утро солнечным светом; им некогда было дожидаться отца. Тони, решив позволить Марте сопровождать его в парк и прокатиться на его новом велосипеде, уточнял условия договора.
— Только ты сама не катайся, я тебя буду возить.
— Хорошо, — соглашалась девочка.
— И не проси Аделаиду возить тебя.
— Хорошо.
— И никому из мальчишек в парке не давай кататься.
— Хорошо.
— И ты им скажи, что я только тебе позволил покататься, хотя ты и девочка, потому что ты моя сестра.
— Хорошо.
— Ну, тогда пойдем.
— Тони, вы не допили какао, — сказала Аделаида.
— Да ну, оно очень горячее.
— Подождите, пока остынет.
— Тогда дайте мне молока, — сказал Тони.
— Вы ведь, кажется, не любите молока, — ехидно заметила девушка. Доброе утро, сэр. Дети сегодня с утра очень нервничают, сэр.
Тони почувствовал всю опрометчивость своего упоминания о молоке. Только недавно он с превеликими трудами добился признания своей ненависти к молоку и официальной замены его какао. Взрослые — коварный народ. Марта вскочила, чтобы поцеловать отца. У нее были мелкие и заостренные черты липа, напоминавшие мать Элен — ирландку, глаза фиалкового оттенка; но волосы темные, как и у Тони, темнее, чем у отца или матери, такие же темные, как у отца Маркэнда, который приехал со своей скрипкой в Америку из-за Рейна. Маркэнд сел к столу, чувствуя, что мир его детей вращается по своей сложной орбите, законченный и совершенный без него. Тем лучше. Неожиданный порыв расположения к детям за то, что они живут своей особой жизнью, заставил Маркэнда удивиться. В это утро необычное не умерло в нем, как всегда. Он смотрел на мир, даже на детей, объективным взглядом и радовался их независимости от него. Как будто ему предстояло какое-то испытание, для которого потребуется сосредоточить все внимание и даже всю любовь на самом себе.