Смерть и солнце

Пока Дарнторн возился у стола, Крикс прохаживался взад-вперед по комнате, засунув руки глубоко в карманы. В том, чтобы врать, нет ничего особенного, каждый человек вынужден постоянно говорить неправду - по случайности, ради удобства или даже из каких-нибудь великодушных побуждений. Так что остается совершенно непонятным, почему какая-нибудь ложь проходит совершенно незаметно, а другая оставляет гадостное послевкусие, как после стакана скисшего вина.

Южанин покосился на Дарнторна. За последний день Дарнторн, наверное, успел увериться, что его старый недруг - законченный сорвиголова, способный с удивительной небрежностью переступить через свою вассальную присягу и даже через имперские законы. Крикс дорого бы дал за то, чтобы подобный образ хоть наполовину соответствовал действительности - тогда ему было бы гораздо легче. Когда он решил предупредить Дарнторна о намерениях лорда Ирема, Крикс вовсе не рассчитывал самостоятельно организовывать для Льюберта побег. Но события, как водится, развивались по своей собственной логике, нимало не сообразуясь с его планами.

"Дан-Энрикс" с горечью подумал, что каждый его сегодняшний поступок был всего лишь следствием самого первого решения, но в результате получалось, что он делает совсем не то, что собирался, и, наверное, совсем не то, что должен был. В какую-то минуту энониец даже пожалел о том, что вообще узнал о планах сэра Ирема, но уже в следующий момент понял, что в подобных сожалениях нет никакого смысла. Рыцарю пристало делать то, что он считает правильным, а не стараться снять с себя ответственность за все происходящее.

Крикс снова повторил себе, что Император и лорд Ирем слишком ожесточены случившимся в Бейн-Арилле, а Сервелльд Дарнторн озлоблен неудачами и в силу этого непредсказуем. Кто-то должен прекратить это безумие. Что ж тут поделаешь, раз этим "кем-то" выпало быть именно ему.

Крикс вспомнил, как Саккронис, преподававший в Академии изящную словесность, читал им какой-то философский монолог. Помимо всего прочего, там было сказано, что, когда попадаешь в ситуацию, в которой у тебя нет выбора, самое главное - держаться со спокойным мужеством. Увы - попытки отыскать в себе это спокойствие и мужество не приводили ни к чему. Избавиться от страха, запоздалых сожалений и тоски "дан-Энриксу" никак не удавалось.

Перепортив с дюжину листов бумаги, Крикс передумал писать лорду Ирему. Раза три или четыре ему удавалось написать пару абзацев текста прежде, чем очередной вариант письма оказывался смят и брошен в стопку к предыдущим, но все остальные версии письма оказывались никуда не годными уже на первых строках. Крикс не мог найти разумных слов, при помощи которых можно было объяснить мессеру Ирему свои поступки. О чем вообще тут можно говорить, если каждый из них искренне верит в собственную правоту и убежден, что поступал единственно возможным образом?.. Крикс готов был поклясться, что его сеньору не нужны ни его оправдания, ни объяснения. Для сэра Ирема не существует ни одной уважительной причины, по которой кто-нибудь из членов Ордена может пойти против его решения и воли Императора. Наверное, он прав. Вот только каждый человек - сначала человек, а уж потом чей-то вассал или член гвардии.

Промучившись над письмами по меньшей мере час, Крикс до краев налил в бокал вина и в несколько глотков опорожнил его, надеясь, что легкое опьянение поможет ему выкинуть из головы все мысли, так и не изложенные на бумаге. Но вино не принесло ему ни тени облегчения. Помимо мысленного спора с сэром Иремом, "дан-Энрикса" мучило ощущение, что его жизнь висит на волоске. Что его ждет, когда его участие в побеге Льюберта раскроется? Орденский трибунал? А дальше - ссылка, заключение, может быть даже смерть... Хотя последнее, конечно, маловероятно. Правда, голос коадъютора формально значит столько же, сколько любой другой, однако же в реальности орденский суд довольно редко поступал вопреки воле своего главы, а Ирем не пошлет его на казнь. Наверное, - с горечью уточнил южанин про себя. В конце концов, об ультиматуме мятежникам Крикс тоже мог вполне уверенно сказать, что коадъютор на такое не способен.

Несколько минут спустя "Дан-Энриксу" внезапно вспомнились мешочки с зернами люцера, найденные в сумке Диведа. Помимо всего прочего, те, кто разбирался в действии люцера, утверждали, что у человека, разжевавшего несколько зерен, изменяется не только самочувствие, но и настроение. Прибегающе к помощи люцера всегда фонтанируют энергией и выглядят как люди, страстно увлеченные каким-то делом, хотя в действительности мысли у них скачут и мешаются, так что полностью сосредоточиться на чем-нибудь одном им удается только через силу. Это было как раз то, чего ему сейчас недоставало. А надрывная боль в боку давала ему вполне законный повод прибегнуть к аварскому дурману - его ведь используют для раненых. Правда, в столичных лазаретах не дают люцера в чистом виде - его измельчают и делают смесь, которую обычно называют твиссом - но ведь и больным из лазарета не предстоит таких трудов, как Риксу этим вечером...