Капитан, командовавший итальянской танковой ротой, был зол ничуть не меньше, да к тому же разочарован и раздражен, злоба и зависть разъедали ему всю душу.
Подобно всем офицерам, начинавшим в кавалерии, в этой армейской элите, он был романтиком и вечно воображал себя бесстрашным и смелым конным рыцарем. Мундир его танкового полка все еще нес в себе отголоски кавалерийских времен – обтягивающие бриджи с алым шелковым кантом по внешней стороне, мягкие черные кавалерийские сапоги и серебряные шпоры, плотно облегающий торс короткий доломан, расшитый толстым золотым шнуром и украшенный тяжелыми эполетами, короткий плащ, небрежно наброшенный на одно плечо, и высокий черный кивер. Именно в таком виде он себе больше всего нравился – весь такой порывистый, нарядный, щегольский.
А здесь он оказался в дьявольски гнусной, Богом забытой пустыне, где и его самого, и его любимые боевые машины день за днем посылали на поиски каких-то диких животных или на загонную охоту на них, чтобы выгонять этих бедолаг к той точке, где засел этот безмозглый, страдающий манией величия урод, дожидаясь, когда их можно будет подстрелить.
Ущерб, который причиняли его танкам эти вылазки, жуткий износ траков, тяжко страдающих от гонок по твердой каменистой земле и пересеченной местности, по жутким пескам, как алмазами режущим сталь, был ничем в сравнении с ущербом, наносимым его гордости.
Его низвели до положения какого-то егеря, вульгарного загонщика. Каждый день капитан почти доходил до слез, слез глубочайшего унижения. Каждый вечер он выражал свой протест этому сумасшедшему графу, протест, сформулированный в самых сильных допустимых выражениях, но на следующий день тот снова принимался гонять дичь по пустыне.
К настоящему моменту охотничья добыча состояла из дюжины львов и волков, а также нескольких десятков крупных антилоп. К тому времени, когда их загоняли к месту, где в засаде ждал граф, они уже были практически без сил, все в поту и с капающей с морд вспененной слюной, после длительной погони едва способные на мелкую рысь.
Вымотанное состояние дичи отнюдь не уменьшало удовольствия, которое граф получал от охоты. Капитан получил четкие указания загонять дичь до такого состояния, когда она приходит под выстрел смирная и выдохшаяся. После печальных недоразумений при охоте на орикса граф вовсе не желал подвергать себя прямой опасности. Прицельный выстрел с близкого расстояния и хорошее фото – все, что ему было нужно от этого спортивного развлечения.
Чем больше добыча, тем больше радости и удовольствия, а с момента прибытия танков граф получал эти удовольствия в полной мере и радость его была безгранична. Однако дикие просторы пустыни Данакил не могли поддерживать жизнь бесконечных стад животных, и после первых нескольких дней, в течение которых дичь была либо уничтожена, либо разбежалась, количество добычи резко сократилось. Граф был очень недоволен. И в весьма грубых выражениях сообщил об этом танковому капитану, еще больше добавив тому огорчений и усилив его озлобление.
Старого слона капитан обнаружил на открытой равнине. Он стоял совершенно один, напоминая гранитный монумент. Он был огромных размеров, с гигантскими рваными ушами, похожими на паруса древней шхуны, с маленькими глазками, глубоко упрятанными в сеть морщин и выражающими одну сплошную ненависть ко всему миру. Один из его бивней был сломан почти у основания, у самых губ, но второй, толстый, длинный и желтый, с изношенным и источенным, тупым округлым концом торчал на месте.
Капитан остановил свой танк в четверти мили от слона и как следует рассмотрел его в бинокль, с трудом приходя в себя от шока, испытанного, когда он осознал действительные размеры животного. Потом капитан заулыбался, гнусная и жестокая улыбка изогнула его губы под роскошными усами, темные глаза весело заблестели.
– Итак, мой дорогой полковник, вы желаете получить дичь, как можно больше дичи, – прошептал он себе под нос. – Сейчас вы ее получите, могу вас уверить.
К слону он приближался очень осторожно, заходя с востока, медленно ведя танк, а старый слон повернулся к нему и стал смотреть, как приближается танк. Он широко расставил уши, засосал в хобот воздух и скрутил его кольцом, сунув кончик в рот, направив струю на обонятельные центры, расположенные под верхней губой, – так он исследовал запах, доносящийся от этого странного существа.