Под утро ему приснилось, будто саркофаг отложил покрытое слизью яйцо — кишка-яйцеклад при этом судорожно сокращалась и набухала еще сильнее, — но кто из яйца собирался вылупиться, Бьярни не успел понять — снова проснулся. Чертыхаясь, зажег свет, полюбовался на свою измятую физиономию и побрел в душ. На полпути все же не выдержал и завернул в рубку — в первом грузовом снова горел полный свет. Саркофаг, разумеется, оставался на своем месте, равно как и нетронутые печати на верхней плоскости. И разумеется, никакого яйца рядом с кишкой-яйцекладом не обнаружилось. Тихо ругаясь, Бьярни оживил наведение и икс-привод. Потом он долго стоял под обжигающими струями воды и думал, как трудно привыкнуть к одиночеству. Всю жизнь он летал с кем-то — сначала с семьей, потом, после смерти отца, — с дядей Олафом, а когда дядя Олаф стал слишком стар для полетов и осел на Земле — с братом Магнусом. Ни разу Бьярни не совершал одиночных полетов и даже не подозревал, что это такое изматывающее каждый нерв занятие.
Поскорее бы завершить этот дурацкий рейс, получить свои денежки и забыть об этом чертовом ящике навсегда! Хотя бы попытаться забыть…
Теперь Бьярни стало плевать, что там внутри. Лишь бы это «что-то» там внутри и оставалось. И еще — Бьярни с некоторым замешательством думал о следующей ночи. И всерьез прикидывал: а не перепрограммировать ли корабельный суточный цикл на двадцатичетырехчасовую активность? Когда вокруг никого, даже активность безмозглых бортовых систем успокаивает. Создает иллюзию защищенности. Казалось бы, мелочь, но в полной тишине и в полутьме ночного цикла в голову начинает лезть всякая чертовщина, а корабельным днем — нет.
В общем, суточный цикл Бьярни все же не тронул. Наверное, пытался доказать себе, что всяческие страхи ему нипочем. Но бласт из чехла вынул и приладил к поясу. Понимал, что это глупо, но с бластом Бьярни почувствовал себя намного увереннее. Особенно когда несколько раз выхватил его перед зеркалом и нацелил на свое отражение.
Из зеркала на Бьярни глядел крепкий высокий парень с параллельно-потоковым «смит-вессоном» в мускулистых ручищах. Разве что слегка бледноватый с лица.
— Хрен тебе, — тихо процедил Бьярни, пристально вглядываясь в глаза этого парня. — Пусть другие боятся. Это просто реакция на одиночество. И на чужую яхту, двадцать три года проболтавшуюся в пустоте с открытыми шлюзами. Не станешь же ты верить в вакуумную космическую нечисть, поселившуюся на «Карандаше» и треплющую тебе нервы?
Мысль о вакуумной нечисти Бьярни даже слегка развлекла и позабавила. А что? Не может же быть, чтобы нечисть водилась только на планетах? Явно должна шастать и по космосу. А тут словно по заказу — яхта с открытыми шлюзами и ни души на борту… Будь Бьярни подобной нечистью — обязательно завелся бы на таком корабле, не упустил бы редчайший случай. Поди дождись второго такого же!
Даже отражение в зеркале подбодрило Бьярни. Но все же он подумал, что лучше бы они перетащили саркофаг на «Ландграфа» и полетели вдвоем с Магнусом. Чихал бы сейчас Бьярни на всю и всяческую чертовщину…
Но как бы то ни было, Бьярни предстояло справляться со сложившейся ситуацией. И довести «Карандаш» до цели, обозначенной на астрогационном диске. Кстати, цели Бьярни пока и сам не знал — программа открыла только ближайший этап: к системе Амазонки. Бьярни шел туда уже вторую неделю.
Он добрел до рубки и первое, что сделал за пультом, — это погасил, к чертовой матери, экран, куда выводилась картинка с видеокамеры. Ненавистный саркофаг на некоторое время исчез из поля зрения, но где-то в самой глубине сознания Бьярни прекрасно понимал, что проклятый чешуйчатый ящик в ближайшие дни еще неоднократно намозолит ему глаза.
Икс-привод послушно и размеренно тянул «Карандаш» по пунктиру — с каждой пульсацией рисунок созвездий вокруг яхты неуловимо менялся. Бьярни где-то читал, что обитатели планет привыкают к какому-то одному рисунку, и если их быстро перенести за много световых лет от дома и позволить взглянуть на небо, чужое небо может стать для них сильнейшим шоком.
Бьярни не очень верил в это. Он не понимал, как могут шокировать нормального человека тусклые огоньки над головой. Что там им, планетарным узникам, видно сквозь атмосферу? Бьярни единственный раз был на Земле и до сих пор помнил пустое небо над Стокгольмом — только самые яркие звезды виднелись на нем, виднелись, как тусклые умирающие фонарики. Разве можно сравнить это с неистовым заревом, которое увидит любой, кто выйдет в открытый космос где-нибудь неподалеку от ядра? Только ради этого зрелища легко стать бро-дягой-яхтсменом. Только ради того, чтобы иметь возможность видеть это небо — и не только над головой, а повсюду вокруг себя, — только ради этого можно бросить все, купить яхту и навсегда уйти в пространство. В Галактику, полную тайн и загадок.
«Ага, — отвлекся от неожиданно нахлынувших мыслей Бьярни. — Вон одна из загадок в грузовом отсеке стоит. И медленно сворачивает тебе мозги набекрень».