Смерть империи

Лишь постепенно факты процеживались изустно, и к концу года в иностранной прессе стали появляться более детальные описания, которые, естественно, основывались на слухах и, вероятно, преувеличивали число жертв.[40] «Известия» в январе опубликовали статью, осуждавшую неточность зарубежных описаний, однако, не считая этого, московская пресса всеми силами замалчивала мятеж. Премьер–министр Рыжков во время поездки в Финляндию, выслушав на пресс–конференции вопрос о мятеже, отмахнулся от него как от незначительного инцидента, в котором участвовала «пара сотен человек», к кому впоследствии присоединились «выродки из числа молодежи».[41]

Партийное руководство в Москве явно считало Кунаева, а не свое собственное решение направить Колбина ему на замену, повинным в мятежах. В 1987 году он подвергся нападкам именно за плохое управление и был выведен как из Политбюро, так и из Центрального Комитета. Тем не менее, опыт Алма—Аты кое–чему Москву научил: назначение Колбина стало последней попыткой навязать этнически русского нерусской республике в качестве партийного руководителя, Когда в последующие несколько лет принимались решения сменить партийное руководство в разных республиках, неизменно подбирался кандидат местной национальности.

Похоже также, что сам Колбин тоже кое–что постиг (впрочем, так не считают казахские политики, которые неизменно изображают его несведущим в местных условия и властным). На деле, когда он отправлялся в Алма—Ату, то имел солидный опыт работы в нерусских регионах, был он, inter alia, заместителем Эдуарда Шеварднадзе в Грузии. Высокий мужчина с располагающей улыбкой и обходительными манерами (по крайней мере, в общении с посторонними вроде меня), он поразил меня как человек, который в 60–70–х годах сделался бы непревзойденным партийным деятелем, явным совершенством в сравнении с властными самодурами того времени, рыльце которых постоянно было в казенном пушку, Колбин не был бесчувствен к национальным заботам казахов и публично убеждал русских жителей Казахстана в необходимости уважать и учить казахский язык.[42] К сожалению для Колбина, его отправили не в то место и не в то время, и, хотя он продержался на посту два с половиной года, назначение его до сих пор глубоко возмущает казахов.

Узбекистан и «коррупция»

В то время как в политических переменах в Казахстане в 1986–1987 годах обвинения в коррупции играли неявную роль, в соседнем Узбекистане они раздувались с необычайной силой и открытостью.

Кампания против коррупции там началась еще до того, как Горбачев стал генеральным секретарем. Когда в 1983 году умер Шараф Рашидов, друг Брежнева, много лет бывший партийным руководителем, свидетельства обширной коррупции выплыли на свет. Преемник Рашидова, Инамжон Усманходжаев, старался отвлечь внимание от самого себя, нападая на своего предшественника и напоказ содействуя с работниками правоохранительных органов. Самое одиозное из дел касалось сети из сотен официальных лиц, по сговору раздувавших данные о производстве хлопка и присваивавших доходы и почести от продукции, какой не существовало. Усилия Усманходжаева поладить со стражами закона оказались напрасными: в январе 1988 года его сняли и обвинили в различных уголовных преступлениях.

Сменивший Усманходжаева Рафик Нишанов заявил в 1988 году, что начиная с 1983 года в Узбекистане обвинения в коррупции были предъявлены 100 официальным лицам, 3000 были понижены в должности, 18000 человек были исключены из партии. Двоих обвинили в преступлениях настолько серьезных, что им вынесли смертный приговор.

Сколь ни обоснованны были обвинения (большинство, похоже, подтверждались фактами), кампания в Узбекистане в конечном счете сработала вхолостую, если не во вред. Узбеков глубоко возмутило, что им уготовили роль козлов отпущения в том, что сами они считали пороками системы в целом. В конце концов, многие получатели пресловутых взяток жили в Москве, а не в Ташкенте, однако, если не считать некоторых обвинений против родственников Брежнева, не было предпринято никаких мер, дабы привлечь к правосудию москвичей. Двух следователей, добившиеся наибольших успехов (в плане признаний и приговоров), Тельмана Гдляна, армянина по национальности, жившего в Москве, и Николая Иванова, русского из Ленинграда, обвиняли в использовании незаконных способов получения признаний и в привлечении к следствию невиновных. Их методы в конце концов стали предметом обсуждения в Москве, когда следователи попробовали направить перст обвинения на тамошних крупных деятелей,

За глумлением последовало притеснение, когда в Узбекистан были присланы чужаки (в основном русские), чтобы занять руководящие посты, ставшие вакантными после ареста узбеков. Чужаки мало что знали о месте, куда попали, и обычаях, никто из них не говорил на местном языке. Для множества узбеков вся затея «борьбы с коррупцией» была не более чем имперским трюком, дабы поставить их землю под еще более жесткий контроль Москвы.