Смерть инквизитора

— Никак, — ответил Ди Блази. — Мне нечего добавить к тому, что я заявил. Люди, которых вы арестовали, были втянуты в заговор по моей вине, даже не зная, каковы его цели. Больше участников нет… Да, я понимаю — это было безумием, и я глубоко удручен тем, что из-за меня страдают другие… Я воспользовался их доверием, неосведомленностью.

— Согласен — это было безумием, — сказал судья. — Но не до такой же степени! Я не могу поверить, что вы надеялись осуществить свой план с помощью десяти человек; наверняка были еще и другие, кого вы не хотите назвать, кто, быть может, оставался в тени, командовал вами… А французы? Правительство Франции уж наверняка вам что-нибудь посулило, дало какие-то гарантии…

— У меня никогда не было никаких, даже мимолетных встреч с французскими агентами, я никого из них никогда не знал и не знаю… Я возглавил заговор и сумел ввести в заблуждение лишь тех немногих, кого вы задержали… Очень сожалею, что вы мне не верите; вы зря теряете время.

— Я тоже об этом сожалею.

Опять заскрипела лебедка; снова темным пятном поползло вверх истерзанное болью тело. «Только не затемняй мне разум, — молил он слепую природу крови, дерева, камня, бога. — Судье, убежденному стороннику пыток, известно, что есть злые силы, которые их нейтрализуют: „Multi reperentur qui habent aliquas incantationes ut multos habui in fortiis in diversis locis et oficiis“ [74]. Но судьям неведомо, что эти „злые силы“ суть не что иное, как мысль, в сущности сама для себя еще не проясненная, еще или уже неясная». Теперь он снова видел под ногами головы судей, стол, заваленный бумагами… «Два столетия тому назад вздернули на дыбу Антонио Венециано, „Семикратно подвешивали, но он сдюжил“. Должен „сдюжить“ и ты. Он был поэт, физически намного слабее тебя, более хрупкий, и „сдюжил“… Его — всего лишь за пасквиль на вице-короля, а ты — государственный преступник… Припомни какое-нибудь стихотворение Венециано, повторяй его про себя… Не могу, не могу…» Острая боль помешала отрешенности, которой он добивался, разговаривая с собой, будто с другим человеком: палач дернул веревку. Ди Блази сказал себе: «Сейчас отпустят, крепись!» Но, падая, застонал.

Судья встал из-за стола. Обошел вокруг Ди Блази, остановился совсем рядом; он слыл добрым человеком и гуманным судьей, но, если подсудимый сносил пытки, считал это личным оскорблением, наглым пренебрежением к милосердию, в котором он обычно не отказывал даже виновному в тяжком преступлении. И судья гневно спросил:

— Вам уже говорили о приезде полковника Ранцы?

— Полковник Ранца? Кто это?

— Вам это прекрасно известно — как, к счастью, и нам.

— Первый раз слышу это имя… А кто, вы полагаете, должен был сообщить мне о его приезде?

— Ваши друзья из Комитета Общественного Спасения, полковник Ранца — их агент, и мы знаем, что он направлен в Сицилию, чтобы установить с вами связь.

— Вам известно больше, чем мне, — сказал Ди Блази.

Судья вернулся к столу, сел на свое место. И со вздохом пригрезил:

— У нас есть другие способы заставить вас заговорить… Не вынуждайте меня к ним прибегать… Не вынуждайте!

— Я знаю: не давать спать, жечь огнем… Знаю. Человеческая глупость проявила в этом отношении поразительную изобретательность. Это я знаю. И не жду от вас пощады. Возможно, вы и вынудите меня признать, что я дожидался этого полковника Ранцу с распростертыми объятиями… Надеюсь все же, что вам это не удастся… Впрочем, зная, какие вы мне уготовили муки, полностью исключить не могу… Но сейчас, покуда еще длится передышка, даю вам слово, как человек — человеку, что ни о каком полковнике Ранце я в жизни не слышал.

— Как человек — человеку?! — с ужасом вскричал судья. И дрожащей рукой перевернул стоящие на столе песочные часы — то был сигнал палачу вздергивать в третий раз.

XIII

— Какой банды?! И при чем тут адвокат Ди Блази?

— Он верховодил целой шайкой безбожников, они хотели выкрасть из церквей серебро — как раз сегодня, когда гроб господень украшен… Но их схватили…

— Адвокат Ди Блази? Не может быть! Кто тебе наговорил такой чепухи?

— Да весь город только о том и судачит, и все чистая правда, как бог свят! А Нино — вы ведь знаете, ваша милость, ему всегда все известно, хоть газету печатай, — Нино говорит, что адвоката посадили в Кастелламаре и уже на дыбу вздергивали.

Ее муж (поскольку многодетную семью содержал аббат, то бездельник не вылезал из злачных мест и питейных заведений) калякал с извозчиками, привратниками, церковными служками, собирал слухи.

— Не может быть, не может быть… Твой Нино — и ты это знаешь лучше меня — способен перепутать божий дар с яичницей, особенно после нескольких четвертинок…

— Но ведь все говорят.

— Тогда расскажи, только по порядку.

Племянница, как могла, изложила суть событий — на свой манер, конечно, то есть согласно версии монсеньора Лопеса. Аббат, хоть и понимал, что дыма без огня не бывает, все-таки до конца не поверил.