Смерть инквизитора

— Однако по другому поводу мы с вами расходимся и к согласию не придем: будто мы сами не заметили, как на волне торжеств по случаю юбилея той революции возникла подрывная организация, которая, разделяя ее принципы, готова на преступления и уже их творит в довершение того, что не было осуществлено тогда, — ведь именно таков быть должен смысл названия «дети восемьдесят девятого года». Такой организации нет, но кое-кому она нужна как призрак и прикрытие для достижения совсем иных целей.

— И кому, по-вашему, принадлежит эта отличная идея?.. Это вы ее сразу назвали отличной — любовь с первого взгляда, этакая coup de foudre, — с почти что истерической иронией произнес Шеф.

— Кому принадлежит, не знаю и думаю, мы не узнаем никогда. Но судя по ее весьма вероятным последствиям, идея, безусловно, хороша. Ну подумайте, каким революционным знаменем теперь, когда красное уже не действует, можно было бы привлечь натуры ограниченные, скучающие, склонные к безнадежным авантюрам и к жертвам, те неистовые души, которые хотели бы внешне облагородить свои инстинкты? Да уже то, что сами вы убеждены в существовании «детей восемьдесят девятого года», подтверждает, насколько она хороша.

Шеф принял серьезный, торжественный, авторитетнобезапелляционный вид:

— Послушайте меня, я вам позволил заниматься ресторанным мусором. Впустую потрачено время — ваше и еще двух человек, которые один бог знает как нужны мне были здесь… — Он по своему обыкновению, когда речь заходила о недостатке людей и средств, сокрушенно вздохнул.

— Не сказал бы, что впустую: записки, как я и предвидел, нет.

— Тем хуже: мы теряли время, заранее об этом зная… Послушайте, ведь я не идиот, и я догадываюсь о ваших подозрениях и намерениях, понимаю, к чему вы клоните, верней, склоняете меня, и определенно говорю вам: нет. И не только потому, что я не самоубийца, но еще и потому, что ход мыслей у вас романический, можно сказать, как в классическом детективном романе, где нынешние умудренные читатели способны угадать развязку после первых двадцати страниц… Так вот, никаких романов. Действовать будем спокойно, обдуманно, без опрометчивых поступков, без блажи и, главное, без предрассудков, без предвзятости. Впрочем, теперь дело переходит к судье, и если он такой же любитель романов — предавайтесь вместе размышлениям, а я умою руки… Пока же хочу указать вам на то, что в своих умствованиях вы пренебрегли многообещающей, на мой взгляд, гипотезой: что, если кто-то из участников банкета заметил игру в записки, увидел, как Сандос кладет в карман «Я тебя убью», и решил этим воспользоваться?

— Технически это возможно, но, учитывая суть дела, думаю — вряд ли.

— Как знать. Проверьте. Возьмите у этой культурной ассоциации список приглашенных и выясните, кто сидел недалеко от Сандоса и Президента и мог видеть их игру. А потом, конечно, — у кого из них был повод ненавидеть Сандоса. И прошу вас, никаких безумств, ни шагу без моего ведома. Договорились?

* * *

Кто-то вспомнил фотографию, где Сандос был запечатлен со своим другом-актером, и указал на того Шефу как на вероятного автора телефонной шутки. Поскольку Сандос говорил, что догадался, кто этот шутник, как не подумать на того, кого к подобным шуткам предрасполагала его профессия? Актер этот был достаточно известен своей работой и в театре, и в кино, и Шеф припомнил, что он подражал самым разным голосам: от гортанного — катанийца Муско, до изысканно-мелодичного — Руджеро Руджери. Без всякой убежденности, привязавшись уже к «детям восемьдесят девятого года», он дал распоряжение искать актера по всей Италии; в итоге нашли его там, где могли бы обнаружить сразу, раскрыв в утренних газетах культурную страницу.

Когда актеру коротко изложили по телефону причину, по которой его разыскивали, тот признал, что действительно был знаком с Сандосом (как всякое признание в ответ на вопросы полиции, это далось непросто), однако не настолько близко, чтоб его разыгрывать, притом так глупо. Полиция и судебное ведомство, принявшее руководство расследованием, усмотрели в этом подтверждение того, что между звонками «детей восемьдесят девятого года» и убийством существует тесная связь. Тем временем, как это всегда бывает при переходе расследования в новые руки, известие о «детях восемьдесят девятого года» выплеснулось на страницы газет. И разумеется, поскольку шел 1989-й, почти все они приписали это наименование некой едва народившейся, новой, отличной от прежних подрывной силе. Но в самую массовую газету позвонил аноним, который обвинил полицию, магистратуру и репортеров в невежестве и слепоте и указал на 1789-й. «Мы возобновляем террор», — объявил незнакомец и добавил, что казнь Сандоса — к сожалению, осуществленная не с помощью гильотины — знаменует его начало. Некто позвонивший позже уточнил, что действуют «дети восемьдесят девятого года», группировка «Сен-Жюст».