Смерть инквизитора

Мы уверены, более чем уверены, что за четырнадцать лет священный трибунал вполне мог превратить религиозного человека, который, живя религией и служа ей, лишь обнаруживал некоторые признаки свободы совести (выражение Матранги), в человека неверующего, в воинствующего атеиста; так что, если сегодня кардинал Фрингс видит в инквизиции «источник опасности для верующих», можно представить себе, каким источником опасности она должна была являться три века назад. И все же с чего начал фра Диего? В чем состояла его первая ересь? И была ли это ересь человека невежественного, грубого, дикого, как усиленно стараются внушить нам Матранга и Аурия, или ересь, рожденная опытом истолкователя, живой культурой, разумными устремлениями, глубоким человеческим чувством? Разумеется, немного доверия славным священнослужителям, прилагающим старания, дабы наставить его на путь истинный, оказать стоило бы — тому же отцу Матранге, который в своем отчете пишет так:

Диспуты с первыми Богословами города; доводы Святых братьев, не менее благочестивые, чем плодотворные и ученые; предостережения Настоятелей, речи и уговоры Судей Св. Трибунала, сделавшихся проповедниками, — все это самое дерзость убедило бы и сколь угодно грубый ум своими ученостями разбило, однако ж недостаточно оказалось, чтобы сего человека, поистине каменного, твердые убеждения поколебать.

Твердые убеждения — хорошо сказано. Нужно согласиться: у этого отца Матранги с его отвратительным слогом перо становится тонким, обретает точность и проникновенность, как только касается силы и стойкости брата Диего. И далее:

В последнюю ночь свою, предшествовавшую зрелищу, измучил десять Святых братьев (по нашим подсчетам их было девять), кои все предостеречь его и обратить тщилися; и ни на миг упреки их, доводы, мольбы и слезы не переставал пренебрегать.

Итак, невеждой фра Диего не был: он вел диспуты с первыми богословами Палермо; месяцами, годами, обласканный и под пыткой, он отвергал их увещания, противопоставлял их доводам свои. А в последние часы измучил сразу десятерых: десять ученых богословов, поддерживаемых время от времени кухней и винным погребом алькальда, были измучены человеком, чье тело и разум подвергались на протяжении четырнадцати лет тяжелейшим, жестоким испытаниям; человеком, вот уже много месяцев, и сейчас тоже, и до самой смерти в огне, до которой оставалось несколько часов, прикованным железными цепями к прочному стулу каштанового дерева.

Так ли уж исключительна наша любовь и сознание чести принадлежать к тому же народу, родиться на той же земле, если вспомним дантовское: ликом не переменился, / не шевельнулся, не поник главою?

Con que pocas ideas viven una secta у un siglo! [32] — говорит Менендес Пелайо в своей знаменитой «Historia de los Heterodoxos» [33]. И добавляет:

Для протестантов оказалось достаточно учения о спасении благодаря Христу, а не делам. Для alumbrados[34]и квиетистов оказалось достаточно идеи чистого созерцания, в котором душа, теряя свою индивидуальность, погружаясь в бесконечную Суть, так сказать, растворяясь, достигает такой степени совершенства и безответности, что содеянный грех перестает быть грехом.

Можно признать скудость, количественную и духовную, идей, питающих еретические движения XVI и XVII веков; но остается фактом, что нетерпимость и жестокость в борьбе с ними обнажают еще большую скудость, философскую и религиозную.

Концепция alumbrados — еретическая идея, распространенная во времена фра Диего, — являлась, в сущности, лишь попыткой разорвать круг католической сексофобии. Известные случаи этой ереси и впрямь оказываются проявлением страшного эротизма и обычно затрагивают монаха и святошу в юбке, женские религиозные общины и их духовников, — подчас на уровне первого дня прихотливых рассуждений Аретино.