Его превосходительство опять склонился над книгой, эллипсообразно водил лупой над страницами. Дон Джузеппе видел, как мельтешат в толстом стекле закорючки, но не успевал их разобрать: они то расплывались, то вдруг снова возникали на ветхом от времени листе.
Его превосходительство перевернул страницу. Сосредоточился. Что-то пробормотал. Быстро перелистал еще несколько страниц и на последней, испещренной серебряными червячками, задержался. После чего выпрямился и повернулся к книге спиной; взгляд его снова потух.
— Жизнеописание пророка! — заключил он. — С Сицилией ничего общего, заурядное жизнеописание пророка.
Дон Джузеппе Велла обратил просиявшую физиономию к монсеньору Айрольди:
— Его превосходительство говорит, что это драгоценный документ, кодекс, подобного которому нет даже в арабских странах. В нем рассказывается о завоевании Сицилии, приводятся факты из истории арабского владычества.
Зардевшись от восторга и заикаясь от волнения, монсеньор Айрольди сказал:
— Спросите у его превосходительства… Да… вот что я хотел бы знать… похож ли этот кодекс на Кембриджскую или еще на какую-нибудь летопись, ну, скажем, на «De rebus siculis».
Капеллан был не из тех, кого можно сбить с толку таким пустяком, он ожидал чего-нибудь позаковыристее. И обратился к его превосходительству со следующими словами:
— Монсеньор разочарован, что в этой книге ничего не говорится о сицилийских делах. Однако ему хотелось бы знать, имеются ли подобные жизнеописания в Кембридже или в других городах Европы.
— В наших библиотеках их много, а есть ли в Кембридже или в других городах Европы, не знаю… Я сожалею, что разочаровал монсеньора, но дело обстоит именно так.
«Так, да не так!» — решил про себя дон Джузеппе; монсеньору же сказал:
— Как и следовало ожидать, «De rebus siculis» его превосходительству неизвестен…
— Да, да, конечно… — смущенно проговорил монсеньор.
— Но о «Кембриджской летописи» он знает… По его словам, данный кодекс нечто совсем иное — свод посланий, реляций… Иначе говоря, официальных документов.
Мысль о том, чтобы подстроить этот обман, осенила капеллана Веллу внезапно, когда монсеньор Айрольди предложил съездить в монастырь Сан-Мартино, где, как вспомнил монсеньор, хранился арабский фолиант, привезенный в Палермо за сто лет до этого Лa Фариной, библиотекарем Эскуриала. Чтобы выяснить, о чем шла в книге речь, лучший случай вряд ли представился бы: тут тебе и араб — знаток литературы, истории, и переводчик — дон Велла.
Абдулла Мухамед Бен-Осман, посол Марокко при неаполитанском дворе, оказался в это время, а именно в декабре 1782 года, в Палермо по той причине, что корабль, на котором он направлялся в Марокко, прибило штормом к сицилийскому берегу и разнесло в щепы. Зная, что неаполитанское правительство дорожит связями с арабским миром, и памятуя о его пиратских замашках, даже несколько его побаивается, вице-король Сицилии Караччоло, едва прослышав о кораблекрушении, направил послу, который сидел среди своих сундуков на берегу один-одинешенек, портшезы и экипажи с соответствующим эскортом. Но когда посол прибыл во дворец, вице-король обнаружил, что общение между ними невозможно, ибо ни по-французски, ни по-неаполитански тот не знал. К счастью, кто-то надоумил вице-короля послать за мальтийским капелланом, неведомо какими судьбами заброшенным в благодатный град Палермо и целыми днями в угрюмом одиночестве бродившим по улицам.
Гонцы, отправленные на розыски Веллы, сбились с ног, рыская по городу: в доме племянницы, где он без особых удобств квартировал, капеллана можно было застать только ночью или в обеденный час, остальное же время он отсутствовал, выполняя двоякие обязанности — капеллана мальтийского ордена и лотерейного «нумериста». Вторая профессия обеспечивала ему кое-какие излишества, тогда как первая лишь насущно необходимое. Жилось ему, в общем, не так уж плохо, но без племянницына гостеприимного крова он пока обойтись не мог, а притерпеться к нему оказалось весьма и весьма нелегко, так как у племянницы имелось полдюжины детей — что ни дитя, то исчадие ада! — да еще супруг, их папаша, гуляка и выпивоха.