Смерть инквизитора

В конце марта — начале апреля. До отъезда в Палермо и объявляющих о самоубийстве писем или после, по возвращении из Неаполя? Ибо туда он, судя по показаниям медсестры, вернулся — хотя и не почтовым пароходом 27 марта. И принадлежат они не просто медсестре, едва с ним знакомой и вмешавшейся, как бывает, в дело безо всяких на то оснований, а его медсестре, упомянутой им в письме к матери, — той, что дала «хорошие адреса», когда он искал пансион. Ее свидетельство стало, по сути, единственной непредвиденной, непредсказуемой угрозой продуманному, как мы полагаем, Майораной плану исчезновения; и поведи себя непредвиденно также полиция, приняв это свидетельство всерьез, мы, вероятно, не гадали бы сейчас, куда исчез Майорана. Но можно было предсказать, что полиция его оставит без внимания, сочтя обыкновенным домыслом, каковые всегда возникают вокруг таинственных происшествий.

Родственники поверили и сиделке, и тому, что после 27 марта Этторе видел настоятель церкви Джезу Нуово. Заметим: все они сохраняли эту веру до какого-то времени, мать же верила всегда, до самой смерти, и упомянула его в завещании, оставив ему — «когда вернется» — положенную долю наследства. И мы убеждены: она была права.

Ее письмо Муссолини — не порожденный материнской любовью и надеждой бред: все в нем соответствует объективной истине и все достоверно. Особенно главное: «Он всегда был здравомыслящ и уравновешен, и что произошло с его душой или нервами, остается загадкой. Но несомненно одно — и это с уверенностью утверждают его друзья и я, мать: никогда не замечалось за ним состояний и настроений, наводивших бы теперь на мысль о самоубийстве; наоборот, его размеренный, суровый образ жизни и занятий позволяет и даже заставляет считать его лишь жертвой науки». В письме матери есть и другие, безусловно, разумные замечания, которые остались бы таковыми, даже пройдя сквозь фильтр полицейского восприятия: надо поискать его в деревнях — в крестьянском доме он мог бы дольше прожить на взятые с собой деньги; надо сообщить в консульство номер его паспорта, срок которого истекает в августе…

Ибо Этторе Майорана — и это также противоречит версии самоубийства — взял с собою паспорт и деньги. 23 января он попросил мать поручить брату Лючано снять с банковского счета принадлежащую Этторе сумму и выслать ему «все». А незадолго до 25 марта, когда он отправился в Палермо, объявив о самоубийстве, Этторе забрал свое жалованье с октября по февраль, которое до тех пор получить не потрудился. Судя по пяти будто позабытым месячным окладам, в денежных вопросах щепетилен он не был; но вряд ли он стал таковым как раз накануне самоубийства. Есть простое объяснение: в деньгах он нуждался для достижения намеченной цели.

Но есть и другое, более сложное: нелепость такой ситуации, когда самоубийца захватывает с собой сколько может денег и паспорт, должна была поддерживать у матери иллюзию, что он еще жив, надежду, что он не покончил с собой. Однако такому объяснению противоречит просьба не надевать траур или носить лишь какой-нибудь его знак, но не долее, чем три дня — три дня сицилийского «обязательного траура». Ясно: он хотел, чтобы поверили в его смерть.

X