Смерть как непроверенный слух

Отец снова вернулся из командировки. Он очень огорчился из-за моей сломанной руки. Поцеловал меня и обещал, что сводит в Илиджу, купаться в бассейне, когда придет время. Знал он, что это меня порадует, потому что именно из-за этого бассейна я разок получил от него по шее.

Перед дневным сном, на кухонной тахте, отец детально рассмотрел макет Титаника. В сомнении покачивал головой, заглядывал внутрь Титаника, и сказал мне:

— Отличная работа, только, кажется, корпус тяжеловат. Смотри, поосторожней с ним! Не знаю, выдержит ли клей. Так и во всем нашем социалистическом строительстве…

В день, когда я снял гипс и почувствовал, что моя рука стала невесомой, отец вернулся поздно ночью, в хорошем настроении и верный старой привычке приводить в таком состоянии домой пьяных друзей. Я закрыл глаза и притворился, что сплю. Отец пошел в комнату и разбудил маму:

— Вставай, Сенка, сегодня вечером Насер перешел с русской стороны на американскую!

Мама встала и повела себя так, будто возле нее стоит бочонок белого вина, а не муж. Была она к нему строга. Не принимала во внимание тревогу маленького человека за большую историю. Старалась оставить меня вне магистрального исторического пути:

— Не ори, дурень! Ребенка разбудишь, ему завтра рано в школу!

Его друг с козлиной бородкой сел на табурет, возле моего корабля и зажмуренных глаз, и каждое отцово слово сопровождал вопросом:

— Хорошо, а ты что предлагаешь?

— Ничего ты не понимаешь, — говорил отец.

Мама говорила отцу:

— Неужто везде должна быть эта твоя политика, что, мир без нее пропадет, что ли?

Отец говорил:

— Считаю, что серьезно нарушено равновесие в мире, дай мне выпить.

— Убирайтесь вон оба, разбудите ребенка.

— Что ты предлагаешь? — спрашивал моего отца человек с козлиной бородкой, и он сказал:

— Предлагаю, раз мы не можем поменять мир, надо поменять кафану[4]

— Пошли вон отсюда! — шептала мама, которую обидело, что отец сравнил наш дом с кафаной.

Отец поцеловал меня, не зная, что я не сплю, а его приятель постоянно задавал тот же вопрос:

— Что ты предлагаешь, Мурат?

Отец не отвечал, а человек встал со стула и, с трудом удерживая равновесие, заплясал как Чарли Чаплин в фильме «Золотая лихорадка». Из-за его серьезно нарушенного равновесия, его мотало, как на качелях, сначала в одну сторону, потом в другую, и так несколько раз, пока из спальной раздавались приглушенные голоса, там мама с отцом ругались из-за Насеровой измены. Отцовский друг, конечно, в конце концов потерял равновесие и зацепился за мачту Титаника. Я смотрел на это сквозь прищуренные веки и готовился как Муфтич, вратарь клуба «Сараево», прыгнуть к Титанику и предотвратить катастрофу. Корабль закачался, и уже накренился, падая, но он успел с пола схватить его за днище. И, возвращая мой корабль на радио, сказал:

— Не дай Боже случиться второму затоплению Титаника.

Я на своей тахте вздохнул с облегчением и накрылся одеялом с головой, чтобы человек с козлиной бородкой меня не видел. И именно когда, казалось, все опасности уже позади, человек с козлиной бородкой поставил точку в истории моего Титаника. Выходя, он хлопнул дверью на кухню так, что вибрация по тонкой социалистического строительства стенке передалась радиоприемнику, а с него на корабль. От этого мой Титаник упал, в падении сломал мачту, а клей из муки, оказалось, не так уж хорошо держал палубу. Перед моими глазами погибал мир. Долго я плакал той ночью и, в конце, сказал:

— Черт бы драл социалистическое строительство.

Как я в первый раз не увидел Тито

В тысячу девятьсот шестьдесят третьем году я впервые пересек границу СФРЮ. Мы с Сенкой отправились в долгий путь в Польшу, где жила моя тетка Биба Кустурица. Муж ее, Любомир Райнвайн Бубо, был корреспондентом Танюга в Варшаве, а сама она работала в Международном Рабочем Институте. Для моей тетки это была не только вторая уже заграничная работа, но и второй муж. После развода со Славко Комарицей, генеральным консулом Югославии в Берне, она опять вышла замуж. По этому поводу я спросил отца:

— А что это значит, что тетка Биба перелезла с коня на осла?

Отец любил, когда я брал с него пример и рассуждал логически, и этот новый теткин муж ему тоже не нравился:

— Что-то, малой, многовато ты спрашиваешь для своего возраста!

Не только приятели моего отца пострадали из-за любви к матушке-России. Поскольку в школе я учил русский, многие из учеников, с которыми мы ежедневно занимались вместе, были детьми заключенных на Голом Острове[5].

— Хотел бы я работать на почте, чтобы каждый день бить штемпелем Тито по голове! — сказал мне по секрету Душко Радович, сидевший в классе передо мной.